ФилософизЬминки...

В жизни абсолютно невозможны три вещи: изобрести вечный двигатель, обмануть еврея и понять женщину.
Впрочем, попытки изобрести вечный двигатель хотя бы были... 

Добрый вечер

— «Мадам, шо б ви подумали обо мне, если б я таки послал вам воздушный поцелуй?»

— «Шо ви таки большой лодырь!»

Мошенники у в России совсем охамели!

Стучится ко мне Вконтакте какая-то дама. Ой, говорит, как давно я не писала SMS! Можно я вам напишу? Ну я добавил её в друзья. Она пишет:

— Да нет же, вы меня не поняли, я хочу послать вам SMS на телефон, как в старые времена. Для этого мне нужен ваш номер.

Ну думаю, все! Рекламерша попалась! Теперь замучает своими кредитами и пылесосами. И дал ей телефон своего начальника.

Утром он меня вызывает. Захожу в кабинет в предвкушении нагоняя за девицу. А он бутылку достал, наливает мне и говорит:

— Ты это… молодец, что номер мой дал. Просто шикарная девушка, мы с ней всю ночь кувыркались. Ты это, если ещё такие девахи будут, не стесняйся, зови.

Ну после такой развязки я стопку эту выпил, взял у него бутылку из рук, налил ещё и говорю:

— Не сомневайтесь.

И ушёл ругать себя в свой кабинет.

— И я вам таки скажу, Фима, шо пить водку надо с женщинами, шоб потом к ним уже не ехать...

***

— Хочу быть дворянкой столбовой! — кричала Она...
Но Он упорно наряжал её
то горничной, то медсестрой.

ОТПРАВЛЯЯСЬ В ОТПУСК – НИЧЕГО ЛИШНЕГО! 

ПОМНИТЕ: Гардероб — это образ жизни. (Дж. Армани)

Или это она от мужа чухнула?!

Это интересно и полезно… вдруг кому-то  это пригодится...

Ален Бомбар был дежурным врачом в госпитале Булони, когда туда привезли 43 моряка — жертв кораблекрушения у мола Карно. Никого из них спасти не удалось. Ален корил себя за то, что ничего не смог для них сделать. Он начал собирать информацию о кораблекрушениях. Выяснилось, что во всем мире в таких катастрофах гибнут тысячи человек.
Бомбар писал: «Жертвы легендарных кораблекрушений, погибшие преждевременно, я знаю: вас убило не море, вас убил не голод, вас убила не жажда! Раскачиваясь на волнах под жалобные крики чаек, вы умерли от страха» 

В 1952 году он решил пересечь Атлантический океан на крошечной надувной лодке. Без воды и еды – чтобы доказать, что человек в состоянии выжить после кораблекрушения. Но перед этими полгода Ален провел в лабораториях Океанографического музея Монако. Он изучал химсостав морской воды, виды планктона, строение морских рыб. Француз узнал, что морская рыба более чем наполовину состоит из пресной воды. А мясо рыб содержит меньше соли, чем говядина. Значит, решил Бомбар, утолять жажду можно соком, выдавленным из рыбы.

Считается, что без воды человек может прожить не более 10 дней. Бомбар лишь на 23-й день плавания смог напиться пресной воды, попав в полосу проливного дождя. Как он выживал? Употреблял морскую воду. «Увы, больше пяти дней подряд морскую воду пить нельзя, — уточнял Ален. — Это я говорю как врач, иначе можно загубить почки. Надо делать перерыв как минимум в три дня. А потом этот цикл можно повторять».
В эти три дня Бомбар добывал воду из рыбы. Бомбар резал мясо на мелкие кусочки и отжимал жидкость с помощью рубахи. Получалась жижа из жира и сока, противная на вкус, но пресная. С крупной рыбой проще: на ее теле можно делать разрезы и сразу пить сок. Чтобы избежать цинги, мореплаватель ежедневно питался планктоном — он богат витамином С. «Достаточно было бросить за борт обычный носок на веревке, чтобы в течение дня добыть в общей сложности две столовые ложки планктона, — уверял Бомбар. — В отличие от сырой рыбы он недурен на вкус. Ощущение, что ешь лангустов или креветок».

Бомбар отказался от непромокаемой спецодежды. Бомбар обнаружил, что даже влажная одежда сохраняет тепло тела. Так родилось еще одно правило: «Потерпевший кораблекрушение не должен снимать одежду, даже если она промокла».

Через шестьдесят пять дней плавания Ален Бомбар достиг острова Барбадос. Он похудел на 25 кг, уровень эритроцитов и гемоглобина граничил со смертельным, у него было выявлено серьезное расстройство зрения, ногти на пальцах ног выпали, вся кожа покрылась сыпью и мелкими прыщами. Организм был обезвожен и предельно истощен, но он достиг берега. На его лодке остался неприкосновенный запас продуктов, сохранность которого была официально засвидетельствована по окончании эксперимента – он так и не притронулся к НЗ.

Он написал книгу «За бортом по своей воле», где изложил свои советы. После этого он получил более десяти тысяч писем, авторы которых благодарили его словами: «Если бы не ваш пример, мы бы так и погибли в суровых волнах морской пучины».

<img webkitattachmentid=«c1d6e96c-cb82-46eb-8cb5-e585cde9f951» src=«blob:https://vokrugsmeha.info/7d23d2c7-5b6a-4dfd-b8d4-d0c93c6979bd» id=«AE189C23-2E43-4218-A965-742B40FEBB82» _mf_state=«1» title=«null» style="-webkit-text-size-adjust: auto; caret-color: rgb(0, 0, 0); color: rgb(0, 0, 0); font-family: UICTFontTextStyleTallBody; font-size: 21px; padding: 1px 0px;">

Врача зовут Ирина. Говорят, хороший врач. Нам повезло. Я ни разу не видела ее лица. Она всегда в маске и в очках.

Она — инфекционист. Хороший инфекционист и плохой психолог.

За все время, что она лечит мою дочь, она не сказала мне ничего успокаивающего.

Она разговаривает со мной языком цифр и фактов.

— … лейкоцитов 12...

— Это хорошо?

— Это меньше, чем было, но больше, чем норма. И родничок просел. Пересушили.

— Это опасно?

— Я назначу препарат, и он стабилизирует....

Она разговаривает… неохотно. Родители лежащих здесь, в больнице, детей пытают ее вопросами. Она должна отвечать.

Но каждое слово, сказанное ею, может быть использовано против неё.

Ирина выбирает слова аккуратно. У каждого слова есть адвокат, зашифрованный в результате анализа.

Ирина хочет просто лечить. Молча. Без расспросов. Но так нельзя.

Я не знаю, нравится она мне или нет. Не пойму. Я вынуждена ей доверять. Здоровье моей дочери в ее руках.

Она вообще не пытается нравиться, успокоить меня, погасить панику. Но она и не должна, наверное.

Она должна лечить инфекции, а не истерики.

Я вижу, что Ирина устала. Сквозь стекла очков я вижу красные, будто заплаканные глаза.

Я уже не спрашиваю ничего.

Я и так вижу: дочери лучше.

Положительная динамика налицо.

Два дня назад дочка была почти без сознания, я сегодня сидит, улыбается, с аппетитом ест яблоко.

Ирина осматривает дочку, слушает, подмигивает. Говорит ей:

— Молодец, Катя.

А мне ничего не говорит.

Я же не спрашиваю.

После обеда привезли годовалого мальчика. Очень тяжелого.

Ирина стала вызванивать центральную больницу. Дело в том, что здесь, в инфекционной, нет реанимации. А мальчик очень плох. Но центральная грубо пояснила: у него какая-то нейроинфекция, лечите сами, у нас мест нет.

Рабочий день врача — до 15 часов. Ирине пора домой. У нее есть муж и свои собственные дети.

Но мальчик. Он очень плох.

Ирина остается на работе. Наблюдать за пациентом. Ругается с центральной. Требует прислать невролога и какой-то препарат. Ругается с мужем. Муж требует жену домой. Потому что мальчик — чужой, а дома — свои.

Медсестры притихли. Они привыкли, что начальство сваливает в три. После трех в больнице весело.

Годовалый мальчик с мамой лежит в соседнем с нами боксе. Слышимость отличная.

Мама мальчика разговаривает по телефону. Мне слышно каждое слово. Она звонит знакомым и просит молиться за Петю. Подсказывает, какие молитвы. Сорокоуст. И еще что-то. Просит кого-то пойти в церковь и рассказать батюшке о Пете. Чтобы батюшка тоже молился. Батюшка ближе к Богу, чем обычные прихожане, его молитва быстрее дойдет.

Я слышу, как врач Ирина вечером входит к ним в палату, и говорит маме мальчика, что лекарство нужно купить самим. Потому что в больнице такого нет. Запишите, говорит Ирина. Диктует препараты. Среди них — «Мексидол».

Я слышу, как мама возмущенно визжит:

— Мы платим налоги!… Лечите ребенка!… Везде поборы!.. Я вас засужу...

Ирина ничего не отвечает и выходит из палаты.

Моей дочери тоже капают «Мексидол». Мы тоже покупали его сами.

Я слышу, как мама мальчика звонит мужу. Жалуется на врача, просит мужа принести иконы и святую воду.

У меня есть лишние ампулы «Мексидола».

Я беру упаковку и выхожу в коридор. В принципе, это запрещено, все боксы изолированы, но я ищу Ирину.

Нахожу ее в Ординаторской.

Она диктует список препаратов для Пети. Диктует своему мужу. Она меня не видит, стоит спиной.

— Ну, Виталь. Сейчас надо. Привези. Мальчишки побудут одни 20 минут. Не маленькие...

Виталя бушует на другом конце трубки.

— Виталь, аптека до десяти. Потом расскажешь мне, какая я плохая мать. Сейчас купи лекарства...

— Вот «Мексидол», — говорю я. — У меня лишний. Пусть «Мексидол» не покупает.

Ирина вздрагивает, резко оборачивается.

Я впервые вижу ее без маски. Красивая.

— А, спасибо, — говорит она и добавляет в трубку. — «Мексидол» не надо, нашли...

Я засовываю в карман ее халата тысячу рублей.

— С ума сошла, не надо! — Ирина ловит мою руку.

— Это не Вам. Это Пете.

Она опускает глаза.

— Спасибо тебе, — тихо говорит она и поправляет сама себя. — Вам.

— Тебе, — поправляю я её обратно и возвращаюсь в свою палату.

Ночью Пете становится хуже. Я сквозь сон слышу, как Ирина командует медсестрам, какую капельницу поставить и чем сбить температуру.

Слышу также, как фоном молится мама мальчика.

Когда заболела моя дочь, мне хотели помочь тысячи людей.

Если привести примерную статистику, то примерно из каждой сотни тех, кто хотел помочь, 85% — молились за мою дочь и подсказывали мне правильные молитвы, советовали исповедоваться, вызвать батюшку в больницу, поставить свечку. Говорили: «молитва матери со дна морского достанет».

5 % предлагали попробовать нетрадиционную медицину, гомеопатию, остеопатию, акупунктуру, рейки, колдуна, бабку, целителя, метод наложения рук.

10% — прагматично давали контакты хороших врачей, советовали лететь в Европу, потому что «в России нет медицины, ты же понимаешь».

К утру Пете стало лучше. Он заснул. Без температуры. Спокойно. Заснула и мама. Я не слышу молитв. Слышу храп.

Ирина не спала всю ночь.

В 9 начинается ее новая смена. Она делает обход.

Заходит в палату к нам с дочкой.

— Лейкоцитов 9, — говорит она.

— Спасибо, — говорю я.

— Это хорошо. Воспаление проходит.

— Да, я поняла.

Я ничего не спрашиваю. Я ей очень сочувствую. Ирина в маске и в очках. За очками — воспаленные, красные, будто заплаканные глаза.

Она идет обходить других пациентов.

В три часа заканчивается ее смена. Пете намного лучше. Он проснулся веселый, хорошо поел.

Перед тем, как уйти домой, Ирина заходит к ним в палату. Убедиться, что все в порядке.

Я слышу, как она осматривает мальчика и ласково уговаривает дать ей его послушать.

В этот момент у мамы звонит телефон, и я слышу, как мама мальчика говорит кому-то восторженно:

— ОТМОЛИЛИ ПЕТЮ, ОТМОЛИЛИ!!!!

Я смотрю в окно своей палаты, как врач Ирина идет домой. У нее тяжелая походка очень уставшего человека. Она хороший инфекционист. И очень хороший человек. Посланник Бога, если хотите.

Это она победила Петину болезнь. Убила ее своими знаниями, опытом и антибиотиком.

И сейчас идет домой. Без сил и без спасибо. Работа такая.

Отмолили...

Амиры, рассказ просто

Спасибо Лада! Мне тоже очень понравился, он правдивый!

Лечишь человека, видишь, ему становиться легче, а он говорит, да эта мазь помогла или какое-то народное средство… 

Этот леденящий душу момент, когда булькают, варясь аль денте спагетти №5, натерт на крупную терку пармезан, нарезана пластами моцарелла и розовый помидор, политый тягучим оливковым маслом, искрится кристаллами на срезе… …Ты достаешь бокал и вдруг осознаешь, что в доме кончилось красное вино!!! Без него всё теряет всякий смысл, становится оскорблением для чувств и традиций.

И тут ты смотришь на кухонные часы, а на них 22:54!!!

Я, как был в домашних штанах, вскакиваю в кроссовки, хватаю пуховик, кредитку, в лифте зашнуровываюсь, выскакиваю из подъезда и спринтую к ближайшему магазину. Один км по обледеневшему тротуару, но влетаю туда в 22:59, хватаю попавшуюся под руку бутылку сицилийского вина… А в кассу очередь! Пять человек!!!

— Вино! — кричу я сзади.

— Виинооо! — отвечает эхом очередь и передает по рукам мою бутылку, как младенца в кинофильме «Цирк», прямо к кассиру, которая сканирует ее, и очередь ждет, затаив дыхание: успел?

Терминал издает писк, я сую кредитку, и вылезает чек. Успел! Люди облегченно выдыхают, улыбаются, кассирша меня поздравляет, я выношу бутылку из магазина аккуратно, как приз, и обратно бегу уже осторожной трусцой.

Что бы там ни говорили про социальную атомизацию в условиях мегаполиса, но групповая солидарность во всем, что касается алкоголя, нерушима, как клятва Герцена и Огарева!