— Доктоp, в последнее вpемя я очень озабочен своими умственными способностями.
— А в чем дело? Каковы симптомы?
— Очень тpевожные: все, что говоpит моя жена, кажется мне pазумным…
— А в чем дело? Каковы симптомы?
— Очень тpевожные: все, что говоpит моя жена, кажется мне pазумным…
— Почему ураганы называют женскими именами?
— Сначала загадочные и непредсказуемые, а потом забирают дома и машины…
— Сначала загадочные и непредсказуемые, а потом забирают дома и машины…
— Доктор, вы мне на ночь есть запретили, вот я и простыл!
— А какая связь?
— Ну как же — я всю ночь у холодильника простоял, на курицу смотрел, вот меня и продуло!
— А какая связь?
— Ну как же — я всю ночь у холодильника простоял, на курицу смотрел, вот меня и продуло!
Прораб показывает заказчику объект — широченный колодец. Тот заглядывает в него:
— А зачем внизу лампа?
— Ну как? Все как на чертеже — вот.
Дает ему чертеж.
— Заказчик смотрит на него.
— Переворачивает вверх ногами.
— Идиоты! Здесь должен быть маяк.
— А зачем внизу лампа?
— Ну как? Все как на чертеже — вот.
Дает ему чертеж.
— Заказчик смотрит на него.
— Переворачивает вверх ногами.
— Идиоты! Здесь должен быть маяк.
Мужик в очередной раз возвращается домой пьяный. Жена подводит его к окну, из которого виден винный завод.
— Ты видишь, какой он большой? Ты не сможешь с ним тягаться. Они всегда будут производить выпивку быстрее, чем ты пьешь!
— Ик… Вввозможно… Но, я их заставлю вкалывать день и ночь…
— Ты видишь, какой он большой? Ты не сможешь с ним тягаться. Они всегда будут производить выпивку быстрее, чем ты пьешь!
— Ик… Вввозможно… Но, я их заставлю вкалывать день и ночь…
Монолог старого летчика про пассажиров:
Они думают, что боятся летать………..
На самом деле, они боятся падать……..
Они думают, что боятся летать………..
На самом деле, они боятся падать……..
В Эстонии обнаружен новый подвид вируса иммунодефицита человека.
Как оказалось, он не опасен для здоровья: его инкубационный период больше, чем продолжительность человеческой жизни.
Как оказалось, он не опасен для здоровья: его инкубационный период больше, чем продолжительность человеческой жизни.
Пришел в Сбербанк положить на карту деньги, вставил в банкомат новые 2000 рублевую купюру. Банкомат не принимает.
Позвал девушку консультанта. Та сказала попробовать вставить купюру другой стороной. Не принимает. Потом попросила посмотреть купюру, так как сама не видела ее в живую. Потом Сказала что лучше обменять ее в кассе Сбербанка. Оказалось что без паспорта не меняют. У меня паспорта нет. Сказали может продадите кому в толпе клиентов. Никому оказалось не нужны эти 2000 руб. даже поменять. Вышла женщина и сказала сходите в столовую рядом там меняют. Сходил поменяли.
Нафиг нужны банкоматы — ставьте столовые прямо в здании Сбербанка.
***
— Вези меня, олень, в свою страну оленью…
— Девушка, вы либо говорите точный адрес, либо выходите из такси!
***
Девочка писала письмо деду морозу. Дед мороз сидел рядом и офигивал
лет 20 назад).
— Ну как лето провел?
— Супер! Поехал на море, устроился спасателем. Море, солнце, фрукты,
девочки — кайф!
— Здорово!
— Но одна мысль, одна мысль все лето не давала мне покоя, лишала покоя,
мешала ночью заснуть.
— Что такое?
— Я плавать не умею. А вдруг что…
— С женой — ничего, а вот тебя простуда замучает, потому что на рогатую башку шапку хреново надевать!
— С женой — ничего, а вот тебя простуда замучает, потому что на рогатую башку шапку хреново надевать!
Опоздали
— Да
— Значит, 70% меня тебе уже нравятся…
Главное в жизни — найти человека, которого будешь бесить все оставшиеся годы.
Глядя на некоторых водителей с наклейкой « Ребенок в машине», понимаешь, насколько она в тему…Первый год: жена – милочка
Второй год – жена пилочка
Третий год: лесопильный завод
— Сегодня я встала пораньше, чтобы опоздать без спешки
— Да
— Значит, 70% меня тебе уже нравятся…
Главное в жизни — найти человека, которого будешь бесить все оставшиеся годы.
Глядя на некоторых водителей с наклейкой « Ребенок в машине», понимаешь, насколько она в тему…Первый год: жена – милочка
Второй год – жена пилочка
Третий год: лесопильный завод
— Сегодня я встала пораньше, чтобы опоздать без спешки
Может расскажешь, кого надо благодарить, что ты с нами. Я хочу сказать, что приятный, даже очень приятный сюрприз.
Добро пожаловать!
Может расскажешь, кого надо благодарить, что ты с нами. Я хочу сказать, что приятный, даже очень приятный сюрприз.
Добро пожаловать!
А вас там что, конспирации совсем не учат?
А вас там что, конспирации совсем не учат?
379 л материнского молока ежедневно потребляет детеныш синего кита
450 ударов в минуту совершает сердце хомячка
379 л материнского молока ежедневно потребляет детеныш синего кита
450 ударов в минуту совершает сердце хомячка
Первый: Вы щас шутите?! С вами такое было??
— Со мной нет, но с моей женой четыре раза!!!
Женщина страдает и вызывает сострадание.
Это что то новенькое.
Идиотом у Достоевского. Старо.
Женщина страдает и вызывает сострадание.
Это что то новенькое.
Идиотом у Достоевского. Старо.
идиотка — Викисловарь
Потёк кран.
Одинокая женщина преклонных лет меня поймёт. Потёк кран! В субботу! Под вечер! А мужа нет… А дети в России…
Особи моего пола — непостижимые люди! Женщина может быть хоть семи пядей во лбу, но если потёк кран, она мечется в великом смятении по квартире субботним вечером, и её мучит одна убийственная мысль: — Что делать-то?! — Ну да, это я. Та самая, что семи пядей. А вот толку от этих пядей в такой ситуации — ни на грош…
Но я же не вечный двигатель! Любое движущееся тело от сопротивления воздуха начинает замедлять ход и останавливается. Воздух у меня в доме, по-видимому, особенно плотен, поэтому я довольно быстро скомандовала себе «стоп-стоп!» и обратилась к своей мудрости. Я всегда мечтала быть мудрой, поэтому выращивала её в себе, как цветок в горшке. Вроде каланхоэ. Которым не любуются, а вспоминают о нём только тогда, когда насморк нагрянет.
Мудрость укоризненно, как слабоумной, показала на телефон.
Я кинулась к нему, как к Николаю-угоднику, и стала звонить в ЖЭК. К моему радостному удивлению, мне ответил усталый женский голос. Который на мою подхалимски просительную речь тускло ответил:
— А мастер уже ушёл...-
— Что же мне делать?.. — горестно, скорее себе, сказала я, чуя подступающие слёзы. Но женщина тоже их почуяла, и предложила, потеплев:
— Могу дать вам телефон сантехника. Он не наш сотрудник, но люди его хвалят. Попробуйте? — Я записала телефон и стала звонить этому хвалёному мастеру. Трубку взяли, и я, торопливо заискивая, описывала собеседнику свою трагедию. Впрочем, какому собеседнику? Я говорила монолог, завершившийся моим адресом. В ответ услышала только:
— Ждите. Буду. — Надежда моя ожила!
О кране, и не только *
От нервного напряжения у меня, как обычно, проснулся нездоровый аппетит. Я сварила кофе и быстро нажарила мини-оладики. Люблю такие: маленькие, размером со спичечный коробок.
Знаете, что такое оладьи для хозяйки-одиночки? Это тесто, замешенное в чайной чашке. Пять минут — и ешь. Даже кофе ещё обжигает.
Не успела я поесть, как раздался звонок. Я побежала в коридор и открыла дверь…
На пороге стоял седой Спаситель классически сантехнического вида: небритый, в простецкой куртке, с сумкой через плечо… И с ядрёным запахом алкоголя. А за край его куртки держалась серьёзная девочка лет шести.
Я молчала в растерянности, и мужчина спросил:
— Можно? — - Можно, можно, — очнулась я, — заходите! — Они вошли в прихожую. Мужчина поставил сумку на пол, и наклонился развязать шнурки на ботинках. Вдруг он покачнулся и… упал на четвереньки! Девочка бросилась к нему, и с отчаянной мУкой в голосе вскрикнула негромко:
— Деда, деда!.. — Я ошеломлённо смотрела на них, абсолютно парализованная этой сценой…
Мужчина попытался встать, но совсем завалился на пол, а девочка судорожно припала к нему, обнимая тонкими ручками, и заплакала, очень тихо, не по-детски.
Трудно описать шквал моих эмоций, — подходящих слов я не находила…
— Что с ним? — задала я девочке самый тупой вопрос, на который оказалась способна.
Она неловко оторвалась от него, поднялась с колен, и в глубоком смущении ответила еле слышно:
— Он пьяный… — Потом умоляюще подняла на меня глаза и сказала:
— Он хороший!.. Он только полежит немного — и встанет!.. — Слёзы лились и лились из её глаз, она прислонилась к стене, и стирала их ладошкой…
Сердце моё, — как оно не разорвалось, не знаю, от вида этого горя! Я осторожно оторвала её от стенки и спросила:
— Это твой дедушка? — Она кивнула.
— А бабушка дома? — - Бабушка умерла… — - А папа с мамой где? — Она низко опустила голову и ничего не ответила. Я почувствовала, как она замкнулась: нельзя задевать эту тему.
— Ну ладно, — сказала я, — пусть деда полежит, а мы с тобой подождём на кухне, — что мы в прихожей стоять будем! — Взяла её за холодную ручку, — она не сопротивлялась, — и повела на кухню. Она робко огляделась, и я увидела, как она посмотрела на оладьи.
— Хочешь кушать? — спросила я.
Она отрицательно покачала головой. Но я засуетилась: поставила греться молоко, варить какао.
— Знаешь, я голодная, — сказала я, — а в одиночку есть мне так грустно! Видишь, я одна живу. Может, ты поешь со мной? Просто за компанию? — Она благодарно вскинула на меня светлые глаза, и слабо улыбнувшись, опять кивнула.
Я поставила перед ней кружку с какао, себе налила ещё кофе, и мы стали есть так дружно, что засмеялись обе.
— Какие хорошенькие! — заметила она, деликатно подхватывая маленькие оладики с тарелки.
— Мне тоже нравятся. Они такие — на один укус! — Она была голодна, — я видела, и ела аккуратно, но с аппетитом. Потом встрепенулась и спросила тревожно:
— А вы? — - Так ведь и я ем, — разве ты не заметила? — схитрила я. — Это уже твоя доля осталась! Доедай, а то они холодные станут невкусными. — О кране, и не только
Она доела всё с тарелки, и оглянулась, ища где помыть руки. Подошла к моему текущему крану, и сказала уверенно:
— Деда обязательно починит его вам! Потому, что он, — старательно выговорила она, — инженер-ас! — - Он инженер? — переспросила я, — А почему он чинит краны? — - Потому, что он стал пенсионером, и его выгнали с работы, — простодушно и печально сказала она. И мне стало так не по себе от понятной картины вдруг открывшейся семейной драмы…
— Раз уж мы с тобой посидели вместе за столом, то теперь нам придётся познакомиться! — заявила я ей. — Тебя как зовут? — - Тата, — ответила она, и на мой немой вопрос добавила: — Вообще-то меня назвали Татьяной, но когда я была маленькая, то не могла сказать «Таня». Получалось «Тата». Так деда рассказывал. Ему понравилось. Мне тоже! — Она посмотрела на меня, и я опять подивилась свету её доверчивого взгляда: это был маленький ангел. Раненый беспощадной бедой, но не утративший своего сияния…
— Ну, а меня можешь звать Марина Григорьевна! — - Ой, а деда — тоже Григорьевич! Олег Григорьевич! — радостно сообщила она.
— Вот и познакомились, — засмеялась я. — Слушай, а что же мы будем делать с нашим Олегом Григорьевичем? Он же лежит на полу? — Тата смутилась.
— Он одетый. Не замёрзнет… А когда проснётся — не знаю… — Что ж, когда нет мужчины, решение приходится делать женщине. Вытаскивать из огня. Пахать. Спасать детей…
— Сделаем вот что, деточка моя. У вас с дедой кто-нибудь есть дома? — - Есть. Рыбки. — - И больше никого? —
— Никого. — - Тогда мы с тобой сейчас пойдём спать… — - Нет, я ещё не хочу, — слабо засопротивлялась она.
— А я тебе сказку расскажу! — - Сказку? Какую? —
— Ну, выберем! — - А мне деда стихи читает на ночь! — - Какие — помнишь? — - Да! «Из вереска напиток Забыт давным-давно, А был он слаще мёда, Пьянее чем вино». А ещё — про Федота-стрельца! И про старика со старухой! Они молчали, и не хотели дверь закрыть, и воры съели у них всю еду!.. — Боже мой! Да что это за дед удивительный, что знает такие стихи?
— Он по книжке читает тебе? — - Нет, он наизусть рассказывает! — Мне хотелось выйти в коридор и посмотреть на сантехника, павшего в беспамятстве в моём коридоре… Но я опасалась тревожить ребёнка.
Мы с Татой отправились в спальню и устроились на моей кровати. Она, потихоньку осваиваясь, уютно умостилась мне «под крылушко», и я рассказывала ей про Аленький цветочек до тех пор, пока она не уснула…
Самой мне сон не шёл в голову. Я ещё, ещё и ещё раз обдумывала события этого вечера, и внутри меня творилось что-то, похожее на весеннее томление сердца…
А ещё у меня в доме, у дверей, валялся, как мешок с зерном, инженер-ас. Олег Григорьевич.
И текла вода из аварийного крана. Унося, по примете, мои деньги…
С ума сойти!!!..
*
Тата спала. Я уже часа два бессонно ждала хоть какой-нибудь развязки. Философия обычно доводила меня до постели и успокаивала. Но сейчас всё пошло как-то иначе, а умудрённость моя исчезла начисто.
*
Внезапно в квартире раздались отдалённые звонки чужого телефона. Его разбуженный хозяин коротко ответил что-то приглушенным голосом, и умолк.
Я встала и вышла в прихожую. Олег Григорьевич, увидев меня, вздрогнул и спросил упавшим голосом:
— Где Тата? — - Не бойтесь, — шёпотом ответила я, — она спит! — Он обессиленно прикрыл глаза, а потом вскинул их на меня и умоляюще проговорил:
— Простите… Простите ради бога… Это ужасно… Простите!.. — Теперь я видела, чьи глаза у ангела в моей постели… Светлые, и с такой же мУкой во взгляде…
— Я не мог Татку оставить… Мы одни… — продолжал говорить мужчина в крайнем смущении, и совершенно не мог решить, что теперь делать.
Мне было нестерпимо жалко его, и я решилась.
— Так, Олег Григорьевич. Вы раздевайтесь и ложитесь в гостиной, на диване. А утром почините мне кран. Греметь инструментами сейчас не дам, — ребёнка мне разбудите. Зовут меня Марина. Спокойной ночи! — Я вернулась к Тате. И вдруг моментально уснула рядом с ней…
*
Утром я проснулась от осторожного позвякивания на кухне. Тихо прокралась в ванную — принять божеский вид, и явилась на место своей аварии. Олег Григорьевич уже спокойно посмотрел на меня и доложил:
— Всё готово. Это я вас разбудил? Простите за вчерашнее — ещё раз… — - Да что вы всё заладили одно и то же! — весело ответила я, — Скажите уже что-нибудь новенькое. Желательно повеселее. — - Вряд ли смогу сейчас повеселее, — произнёс он с горечью. — Свиньёй перед вами выступил… — - Я забыла. Поверьте. А пока Тата спит, давайте мы с вами по кофейку? — - Давайте, — улыбнулся он глазами.
— А давайте ещё вот что. Давайте попробуем доверять друг другу. Попробуем перестать бояться? — Он испытующе посмотрел мне в глаза, и после минутного колебания согласился:
— Давайте. Попробуем. — … Мы пили кофе с тыквенными пирожками, говорили о том о сём, и я с нетерпением поджидала момента, когда смогу задать ему вопросы, которые вертелись у меня на языке.
О кране, и не только
Но тут в дверях появилась Тата, и с улыбкой уставилась на нас. Потом стремительно подошла к деду, ткнулась в его объятие, и сказала мне:
— Я же говорила!.. — - Что это ты говорила, девушка, а ну признавайся! — спросил он у неё.
— Всё! Всё говорила! — выпалила она радостно…
И всё это казалось мне какой-то нереальностью, сном!..
*
Пирожки улетели со стола в прошлое, и мои гости засобирались домой.
Перед дверью я спросила у Олега Григорьевича, сколько я должна за работу? — И тут он покраснел чуть не до слёз от негодования:
— Зачем вы так, Марина! Вы мне подарили больше, чем я вам. Татка вон — счастлива. Спасибо вам… А можно… — Он не договорил…
Ну, а я, как бессловесная овца, стояла неуклюжим столбом и не знала, что делать…
*
Закрыв двери за ними, я почувствовала… такое отчаяние!.. Сидя на своей кухне, я рыдала, оплакивая себя, и ещё непонятно что. И рыдала до тех пор, пока лицо окончательно не распухло от слёз.
*
Где-то послышался звонок. Это был не мой телефон. Я вышла в прихожую, — звонок раздавался оттуда. Он не прекращался, и нашёлся… в кармане моего плаща на вешалке! Ничего не понимая, я включила связь…
— Алло, это Марина? — раздался в трубке голос Олега Григорьевича.
— Кажется, да! — ответила я в нос.
— Что с вами? — встревожено спросил он.
Я молчала, боясь зарыдать опять…
— Я забыл у вас телефон, Марина, звоню от соседей! — И всё-таки я позорно разрыдалась…
Он замолчал, и сказал:
— Мы сейчас приедем!.. — *
Через полчаса они… мои нечаянные милые! опять стояли у меня на пороге, во все глаза рассматривая моё зарёванное лицо — и светились. Оба…
Я сунула этому пьянчуге его телефон и засмеялась, махнув рукой:
— Растеряха! — - Марина Григорьевна, а можно нам прийти к вам ещё? — спросила Тата.
— Валяйте! Кран-то поломается скоро, наверное! Как думаешь? — - Конечно, поломается! — засмеялась она.
Я протянула ей руки, и мы так обнялись!..
А Татка прошептала мне на ухо:
— Это я положила телефон в ваш карман… Я хочу к вам! Только деду не говорите!.. — Конечно не скажу! Ни за что!..
Потёк кран.
Одинокая женщина преклонных лет меня поймёт. Потёк кран! В субботу! Под вечер! А мужа нет… А дети в России…
Особи моего пола — непостижимые люди! Женщина может быть хоть семи пядей во лбу, но если потёк кран, она мечется в великом смятении по квартире субботним вечером, и её мучит одна убийственная мысль: — Что делать-то?! — Ну да, это я. Та самая, что семи пядей. А вот толку от этих пядей в такой ситуации — ни на грош…
Но я же не вечный двигатель! Любое движущееся тело от сопротивления воздуха начинает замедлять ход и останавливается. Воздух у меня в доме, по-видимому, особенно плотен, поэтому я довольно быстро скомандовала себе «стоп-стоп!» и обратилась к своей мудрости. Я всегда мечтала быть мудрой, поэтому выращивала её в себе, как цветок в горшке. Вроде каланхоэ. Которым не любуются, а вспоминают о нём только тогда, когда насморк нагрянет.
Мудрость укоризненно, как слабоумной, показала на телефон.
Я кинулась к нему, как к Николаю-угоднику, и стала звонить в ЖЭК. К моему радостному удивлению, мне ответил усталый женский голос. Который на мою подхалимски просительную речь тускло ответил:
— А мастер уже ушёл...-
— Что же мне делать?.. — горестно, скорее себе, сказала я, чуя подступающие слёзы. Но женщина тоже их почуяла, и предложила, потеплев:
— Могу дать вам телефон сантехника. Он не наш сотрудник, но люди его хвалят. Попробуйте? — Я записала телефон и стала звонить этому хвалёному мастеру. Трубку взяли, и я, торопливо заискивая, описывала собеседнику свою трагедию. Впрочем, какому собеседнику? Я говорила монолог, завершившийся моим адресом. В ответ услышала только:
— Ждите. Буду. — Надежда моя ожила!
О кране, и не только *
От нервного напряжения у меня, как обычно, проснулся нездоровый аппетит. Я сварила кофе и быстро нажарила мини-оладики. Люблю такие: маленькие, размером со спичечный коробок.
Знаете, что такое оладьи для хозяйки-одиночки? Это тесто, замешенное в чайной чашке. Пять минут — и ешь. Даже кофе ещё обжигает.
Не успела я поесть, как раздался звонок. Я побежала в коридор и открыла дверь…
На пороге стоял седой Спаситель классически сантехнического вида: небритый, в простецкой куртке, с сумкой через плечо… И с ядрёным запахом алкоголя. А за край его куртки держалась серьёзная девочка лет шести.
Я молчала в растерянности, и мужчина спросил:
— Можно? — - Можно, можно, — очнулась я, — заходите! — Они вошли в прихожую. Мужчина поставил сумку на пол, и наклонился развязать шнурки на ботинках. Вдруг он покачнулся и… упал на четвереньки! Девочка бросилась к нему, и с отчаянной мУкой в голосе вскрикнула негромко:
— Деда, деда!.. — Я ошеломлённо смотрела на них, абсолютно парализованная этой сценой…
Мужчина попытался встать, но совсем завалился на пол, а девочка судорожно припала к нему, обнимая тонкими ручками, и заплакала, очень тихо, не по-детски.
Трудно описать шквал моих эмоций, — подходящих слов я не находила…
— Что с ним? — задала я девочке самый тупой вопрос, на который оказалась способна.
Она неловко оторвалась от него, поднялась с колен, и в глубоком смущении ответила еле слышно:
— Он пьяный… — Потом умоляюще подняла на меня глаза и сказала:
— Он хороший!.. Он только полежит немного — и встанет!.. — Слёзы лились и лились из её глаз, она прислонилась к стене, и стирала их ладошкой…
Сердце моё, — как оно не разорвалось, не знаю, от вида этого горя! Я осторожно оторвала её от стенки и спросила:
— Это твой дедушка? — Она кивнула.
— А бабушка дома? — - Бабушка умерла… — - А папа с мамой где? — Она низко опустила голову и ничего не ответила. Я почувствовала, как она замкнулась: нельзя задевать эту тему.
— Ну ладно, — сказала я, — пусть деда полежит, а мы с тобой подождём на кухне, — что мы в прихожей стоять будем! — Взяла её за холодную ручку, — она не сопротивлялась, — и повела на кухню. Она робко огляделась, и я увидела, как она посмотрела на оладьи.
— Хочешь кушать? — спросила я.
Она отрицательно покачала головой. Но я засуетилась: поставила греться молоко, варить какао.
— Знаешь, я голодная, — сказала я, — а в одиночку есть мне так грустно! Видишь, я одна живу. Может, ты поешь со мной? Просто за компанию? — Она благодарно вскинула на меня светлые глаза, и слабо улыбнувшись, опять кивнула.
Я поставила перед ней кружку с какао, себе налила ещё кофе, и мы стали есть так дружно, что засмеялись обе.
— Какие хорошенькие! — заметила она, деликатно подхватывая маленькие оладики с тарелки.
— Мне тоже нравятся. Они такие — на один укус! — Она была голодна, — я видела, и ела аккуратно, но с аппетитом. Потом встрепенулась и спросила тревожно:
— А вы? — - Так ведь и я ем, — разве ты не заметила? — схитрила я. — Это уже твоя доля осталась! Доедай, а то они холодные станут невкусными. — О кране, и не только
Она доела всё с тарелки, и оглянулась, ища где помыть руки. Подошла к моему текущему крану, и сказала уверенно:
— Деда обязательно починит его вам! Потому, что он, — старательно выговорила она, — инженер-ас! — - Он инженер? — переспросила я, — А почему он чинит краны? — - Потому, что он стал пенсионером, и его выгнали с работы, — простодушно и печально сказала она. И мне стало так не по себе от понятной картины вдруг открывшейся семейной драмы…
— Раз уж мы с тобой посидели вместе за столом, то теперь нам придётся познакомиться! — заявила я ей. — Тебя как зовут? — - Тата, — ответила она, и на мой немой вопрос добавила: — Вообще-то меня назвали Татьяной, но когда я была маленькая, то не могла сказать «Таня». Получалось «Тата». Так деда рассказывал. Ему понравилось. Мне тоже! — Она посмотрела на меня, и я опять подивилась свету её доверчивого взгляда: это был маленький ангел. Раненый беспощадной бедой, но не утративший своего сияния…
— Ну, а меня можешь звать Марина Григорьевна! — - Ой, а деда — тоже Григорьевич! Олег Григорьевич! — радостно сообщила она.
— Вот и познакомились, — засмеялась я. — Слушай, а что же мы будем делать с нашим Олегом Григорьевичем? Он же лежит на полу? — Тата смутилась.
— Он одетый. Не замёрзнет… А когда проснётся — не знаю… — Что ж, когда нет мужчины, решение приходится делать женщине. Вытаскивать из огня. Пахать. Спасать детей…
— Сделаем вот что, деточка моя. У вас с дедой кто-нибудь есть дома? — - Есть. Рыбки. — - И больше никого? —
— Никого. — - Тогда мы с тобой сейчас пойдём спать… — - Нет, я ещё не хочу, — слабо засопротивлялась она.
— А я тебе сказку расскажу! — - Сказку? Какую? —
— Ну, выберем! — - А мне деда стихи читает на ночь! — - Какие — помнишь? — - Да! «Из вереска напиток Забыт давным-давно, А был он слаще мёда, Пьянее чем вино». А ещё — про Федота-стрельца! И про старика со старухой! Они молчали, и не хотели дверь закрыть, и воры съели у них всю еду!.. — Боже мой! Да что это за дед удивительный, что знает такие стихи?
— Он по книжке читает тебе? — - Нет, он наизусть рассказывает! — Мне хотелось выйти в коридор и посмотреть на сантехника, павшего в беспамятстве в моём коридоре… Но я опасалась тревожить ребёнка.
Мы с Татой отправились в спальню и устроились на моей кровати. Она, потихоньку осваиваясь, уютно умостилась мне «под крылушко», и я рассказывала ей про Аленький цветочек до тех пор, пока она не уснула…
Самой мне сон не шёл в голову. Я ещё, ещё и ещё раз обдумывала события этого вечера, и внутри меня творилось что-то, похожее на весеннее томление сердца…
А ещё у меня в доме, у дверей, валялся, как мешок с зерном, инженер-ас. Олег Григорьевич.
И текла вода из аварийного крана. Унося, по примете, мои деньги…
С ума сойти!!!..
*
Тата спала. Я уже часа два бессонно ждала хоть какой-нибудь развязки. Философия обычно доводила меня до постели и успокаивала. Но сейчас всё пошло как-то иначе, а умудрённость моя исчезла начисто.
*
Внезапно в квартире раздались отдалённые звонки чужого телефона. Его разбуженный хозяин коротко ответил что-то приглушенным голосом, и умолк.
Я встала и вышла в прихожую. Олег Григорьевич, увидев меня, вздрогнул и спросил упавшим голосом:
— Где Тата? — - Не бойтесь, — шёпотом ответила я, — она спит! — Он обессиленно прикрыл глаза, а потом вскинул их на меня и умоляюще проговорил:
— Простите… Простите ради бога… Это ужасно… Простите!.. — Теперь я видела, чьи глаза у ангела в моей постели… Светлые, и с такой же мУкой во взгляде…
— Я не мог Татку оставить… Мы одни… — продолжал говорить мужчина в крайнем смущении, и совершенно не мог решить, что теперь делать.
Мне было нестерпимо жалко его, и я решилась.
— Так, Олег Григорьевич. Вы раздевайтесь и ложитесь в гостиной, на диване. А утром почините мне кран. Греметь инструментами сейчас не дам, — ребёнка мне разбудите. Зовут меня Марина. Спокойной ночи! — Я вернулась к Тате. И вдруг моментально уснула рядом с ней…
*
Утром я проснулась от осторожного позвякивания на кухне. Тихо прокралась в ванную — принять божеский вид, и явилась на место своей аварии. Олег Григорьевич уже спокойно посмотрел на меня и доложил:
— Всё готово. Это я вас разбудил? Простите за вчерашнее — ещё раз… — - Да что вы всё заладили одно и то же! — весело ответила я, — Скажите уже что-нибудь новенькое. Желательно повеселее. — - Вряд ли смогу сейчас повеселее, — произнёс он с горечью. — Свиньёй перед вами выступил… — - Я забыла. Поверьте. А пока Тата спит, давайте мы с вами по кофейку? — - Давайте, — улыбнулся он глазами.
— А давайте ещё вот что. Давайте попробуем доверять друг другу. Попробуем перестать бояться? — Он испытующе посмотрел мне в глаза, и после минутного колебания согласился:
— Давайте. Попробуем. — … Мы пили кофе с тыквенными пирожками, говорили о том о сём, и я с нетерпением поджидала момента, когда смогу задать ему вопросы, которые вертелись у меня на языке.
О кране, и не только
Но тут в дверях появилась Тата, и с улыбкой уставилась на нас. Потом стремительно подошла к деду, ткнулась в его объятие, и сказала мне:
— Я же говорила!.. — - Что это ты говорила, девушка, а ну признавайся! — спросил он у неё.
— Всё! Всё говорила! — выпалила она радостно…
И всё это казалось мне какой-то нереальностью, сном!..
*
Пирожки улетели со стола в прошлое, и мои гости засобирались домой.
Перед дверью я спросила у Олега Григорьевича, сколько я должна за работу? — И тут он покраснел чуть не до слёз от негодования:
— Зачем вы так, Марина! Вы мне подарили больше, чем я вам. Татка вон — счастлива. Спасибо вам… А можно… — Он не договорил…
Ну, а я, как бессловесная овца, стояла неуклюжим столбом и не знала, что делать…
*
Закрыв двери за ними, я почувствовала… такое отчаяние!.. Сидя на своей кухне, я рыдала, оплакивая себя, и ещё непонятно что. И рыдала до тех пор, пока лицо окончательно не распухло от слёз.
*
Где-то послышался звонок. Это был не мой телефон. Я вышла в прихожую, — звонок раздавался оттуда. Он не прекращался, и нашёлся… в кармане моего плаща на вешалке! Ничего не понимая, я включила связь…
— Алло, это Марина? — раздался в трубке голос Олега Григорьевича.
— Кажется, да! — ответила я в нос.
— Что с вами? — встревожено спросил он.
Я молчала, боясь зарыдать опять…
— Я забыл у вас телефон, Марина, звоню от соседей! — И всё-таки я позорно разрыдалась…
Он замолчал, и сказал:
— Мы сейчас приедем!.. — *
Через полчаса они… мои нечаянные милые! опять стояли у меня на пороге, во все глаза рассматривая моё зарёванное лицо — и светились. Оба…
Я сунула этому пьянчуге его телефон и засмеялась, махнув рукой:
— Растеряха! — - Марина Григорьевна, а можно нам прийти к вам ещё? — спросила Тата.
— Валяйте! Кран-то поломается скоро, наверное! Как думаешь? — - Конечно, поломается! — засмеялась она.
Я протянула ей руки, и мы так обнялись!..
А Татка прошептала мне на ухо:
— Это я положила телефон в ваш карман… Я хочу к вам! Только деду не говорите!.. — Конечно не скажу! Ни за что!..
Потёк кран.
Одинокая женщина преклонных лет меня поймёт. Потёк кран! В субботу! Под вечер! А мужа нет… А дети в России…
Особи моего пола — непостижимые люди! Женщина может быть хоть семи пядей во лбу, но если потёк кран, она мечется в великом смятении по квартире субботним вечером, и её мучит одна убийственная мысль: — Что делать-то?! — Ну да, это я. Та самая, что семи пядей. А вот толку от этих пядей в такой ситуации — ни на грош…
Но я же не вечный двигатель! Любое движущееся тело от сопротивления воздуха начинает замедлять ход и останавливается. Воздух у меня в доме, по-видимому, особенно плотен, поэтому я довольно быстро скомандовала себе «стоп-стоп!» и обратилась к своей мудрости. Я всегда мечтала быть мудрой, поэтому выращивала её в себе, как цветок в горшке. Вроде каланхоэ. Которым не любуются, а вспоминают о нём только тогда, когда насморк нагрянет.
Мудрость укоризненно, как слабоумной, показала на телефон.
Я кинулась к нему, как к Николаю-угоднику, и стала звонить в ЖЭК. К моему радостному удивлению, мне ответил усталый женский голос. Который на мою подхалимски просительную речь тускло ответил:
— А мастер уже ушёл...-
— Что же мне делать?.. — горестно, скорее себе, сказала я, чуя подступающие слёзы. Но женщина тоже их почуяла, и предложила, потеплев:
— Могу дать вам телефон сантехника. Он не наш сотрудник, но люди его хвалят. Попробуйте? — Я записала телефон и стала звонить этому хвалёному мастеру. Трубку взяли, и я, торопливо заискивая, описывала собеседнику свою трагедию. Впрочем, какому собеседнику? Я говорила монолог, завершившийся моим адресом. В ответ услышала только:
— Ждите. Буду. — Надежда моя ожила!
О кране, и не только *
От нервного напряжения у меня, как обычно, проснулся нездоровый аппетит. Я сварила кофе и быстро нажарила мини-оладики. Люблю такие: маленькие, размером со спичечный коробок.
Знаете, что такое оладьи для хозяйки-одиночки? Это тесто, замешенное в чайной чашке. Пять минут — и ешь. Даже кофе ещё обжигает.
Не успела я поесть, как раздался звонок. Я побежала в коридор и открыла дверь…
На пороге стоял седой Спаситель классически сантехнического вида: небритый, в простецкой куртке, с сумкой через плечо… И с ядрёным запахом алкоголя. А за край его куртки держалась серьёзная девочка лет шести.
Я молчала в растерянности, и мужчина спросил:
— Можно? — - Можно, можно, — очнулась я, — заходите! — Они вошли в прихожую. Мужчина поставил сумку на пол, и наклонился развязать шнурки на ботинках. Вдруг он покачнулся и… упал на четвереньки! Девочка бросилась к нему, и с отчаянной мУкой в голосе вскрикнула негромко:
— Деда, деда!.. — Я ошеломлённо смотрела на них, абсолютно парализованная этой сценой…
Мужчина попытался встать, но совсем завалился на пол, а девочка судорожно припала к нему, обнимая тонкими ручками, и заплакала, очень тихо, не по-детски.
Трудно описать шквал моих эмоций, — подходящих слов я не находила…
— Что с ним? — задала я девочке самый тупой вопрос, на который оказалась способна.
Она неловко оторвалась от него, поднялась с колен, и в глубоком смущении ответила еле слышно:
— Он пьяный… — Потом умоляюще подняла на меня глаза и сказала:
— Он хороший!.. Он только полежит немного — и встанет!.. — Слёзы лились и лились из её глаз, она прислонилась к стене, и стирала их ладошкой…
Сердце моё, — как оно не разорвалось, не знаю, от вида этого горя! Я осторожно оторвала её от стенки и спросила:
— Это твой дедушка? — Она кивнула.
— А бабушка дома? — - Бабушка умерла… — - А папа с мамой где? — Она низко опустила голову и ничего не ответила. Я почувствовала, как она замкнулась: нельзя задевать эту тему.
— Ну ладно, — сказала я, — пусть деда полежит, а мы с тобой подождём на кухне, — что мы в прихожей стоять будем! — Взяла её за холодную ручку, — она не сопротивлялась, — и повела на кухню. Она робко огляделась, и я увидела, как она посмотрела на оладьи.
— Хочешь кушать? — спросила я.
Она отрицательно покачала головой. Но я засуетилась: поставила греться молоко, варить какао.
— Знаешь, я голодная, — сказала я, — а в одиночку есть мне так грустно! Видишь, я одна живу. Может, ты поешь со мной? Просто за компанию? — Она благодарно вскинула на меня светлые глаза, и слабо улыбнувшись, опять кивнула.
Я поставила перед ней кружку с какао, себе налила ещё кофе, и мы стали есть так дружно, что засмеялись обе.
— Какие хорошенькие! — заметила она, деликатно подхватывая маленькие оладики с тарелки.
— Мне тоже нравятся. Они такие — на один укус! — Она была голодна, — я видела, и ела аккуратно, но с аппетитом. Потом встрепенулась и спросила тревожно:
— А вы? — - Так ведь и я ем, — разве ты не заметила? — схитрила я. — Это уже твоя доля осталась! Доедай, а то они холодные станут невкусными. — О кране, и не только
Она доела всё с тарелки, и оглянулась, ища где помыть руки. Подошла к моему текущему крану, и сказала уверенно:
— Деда обязательно починит его вам! Потому, что он, — старательно выговорила она, — инженер-ас! — - Он инженер? — переспросила я, — А почему он чинит краны? — - Потому, что он стал пенсионером, и его выгнали с работы, — простодушно и печально сказала она. И мне стало так не по себе от понятной картины вдруг открывшейся семейной драмы…
— Раз уж мы с тобой посидели вместе за столом, то теперь нам придётся познакомиться! — заявила я ей. — Тебя как зовут? — - Тата, — ответила она, и на мой немой вопрос добавила: — Вообще-то меня назвали Татьяной, но когда я была маленькая, то не могла сказать «Таня». Получалось «Тата». Так деда рассказывал. Ему понравилось. Мне тоже! — Она посмотрела на меня, и я опять подивилась свету её доверчивого взгляда: это был маленький ангел. Раненый беспощадной бедой, но не утративший своего сияния…
— Ну, а меня можешь звать Марина Григорьевна! — - Ой, а деда — тоже Григорьевич! Олег Григорьевич! — радостно сообщила она.
— Вот и познакомились, — засмеялась я. — Слушай, а что же мы будем делать с нашим Олегом Григорьевичем? Он же лежит на полу? — Тата смутилась.
— Он одетый. Не замёрзнет… А когда проснётся — не знаю… — Что ж, когда нет мужчины, решение приходится делать женщине. Вытаскивать из огня. Пахать. Спасать детей…
— Сделаем вот что, деточка моя. У вас с дедой кто-нибудь есть дома? — - Есть. Рыбки. — - И больше никого? —
— Никого. — - Тогда мы с тобой сейчас пойдём спать… — - Нет, я ещё не хочу, — слабо засопротивлялась она.
— А я тебе сказку расскажу! — - Сказку? Какую? —
— Ну, выберем! — - А мне деда стихи читает на ночь! — - Какие — помнишь? — - Да! «Из вереска напиток Забыт давным-давно, А был он слаще мёда, Пьянее чем вино». А ещё — про Федота-стрельца! И про старика со старухой! Они молчали, и не хотели дверь закрыть, и воры съели у них всю еду!.. — Боже мой! Да что это за дед удивительный, что знает такие стихи?
— Он по книжке читает тебе? — - Нет, он наизусть рассказывает! — Мне хотелось выйти в коридор и посмотреть на сантехника, павшего в беспамятстве в моём коридоре… Но я опасалась тревожить ребёнка.
Мы с Татой отправились в спальню и устроились на моей кровати. Она, потихоньку осваиваясь, уютно умостилась мне «под крылушко», и я рассказывала ей про Аленький цветочек до тех пор, пока она не уснула…
Самой мне сон не шёл в голову. Я ещё, ещё и ещё раз обдумывала события этого вечера, и внутри меня творилось что-то, похожее на весеннее томление сердца…
А ещё у меня в доме, у дверей, валялся, как мешок с зерном, инженер-ас. Олег Григорьевич.
И текла вода из аварийного крана. Унося, по примете, мои деньги…
С ума сойти!!!..
*
Тата спала. Я уже часа два бессонно ждала хоть какой-нибудь развязки. Философия обычно доводила меня до постели и успокаивала. Но сейчас всё пошло как-то иначе, а умудрённость моя исчезла начисто.
*
Внезапно в квартире раздались отдалённые звонки чужого телефона. Его разбуженный хозяин коротко ответил что-то приглушенным голосом, и умолк.
Я встала и вышла в прихожую. Олег Григорьевич, увидев меня, вздрогнул и спросил упавшим голосом:
— Где Тата? — - Не бойтесь, — шёпотом ответила я, — она спит! — Он обессиленно прикрыл глаза, а потом вскинул их на меня и умоляюще проговорил:
— Простите… Простите ради бога… Это ужасно… Простите!.. — Теперь я видела, чьи глаза у ангела в моей постели… Светлые, и с такой же мУкой во взгляде…
— Я не мог Татку оставить… Мы одни… — продолжал говорить мужчина в крайнем смущении, и совершенно не мог решить, что теперь делать.
Мне было нестерпимо жалко его, и я решилась.
— Так, Олег Григорьевич. Вы раздевайтесь и ложитесь в гостиной, на диване. А утром почините мне кран. Греметь инструментами сейчас не дам, — ребёнка мне разбудите. Зовут меня Марина. Спокойной ночи! — Я вернулась к Тате. И вдруг моментально уснула рядом с ней…
*
Утром я проснулась от осторожного позвякивания на кухне. Тихо прокралась в ванную — принять божеский вид, и явилась на место своей аварии. Олег Григорьевич уже спокойно посмотрел на меня и доложил:
— Всё готово. Это я вас разбудил? Простите за вчерашнее — ещё раз… — - Да что вы всё заладили одно и то же! — весело ответила я, — Скажите уже что-нибудь новенькое. Желательно повеселее. — - Вряд ли смогу сейчас повеселее, — произнёс он с горечью. — Свиньёй перед вами выступил… — - Я забыла. Поверьте. А пока Тата спит, давайте мы с вами по кофейку? — - Давайте, — улыбнулся он глазами.
— А давайте ещё вот что. Давайте попробуем доверять друг другу. Попробуем перестать бояться? — Он испытующе посмотрел мне в глаза, и после минутного колебания согласился:
— Давайте. Попробуем. — … Мы пили кофе с тыквенными пирожками, говорили о том о сём, и я с нетерпением поджидала момента, когда смогу задать ему вопросы, которые вертелись у меня на языке.
О кране, и не только
Но тут в дверях появилась Тата, и с улыбкой уставилась на нас. Потом стремительно подошла к деду, ткнулась в его объятие, и сказала мне:
— Я же говорила!.. — - Что это ты говорила, девушка, а ну признавайся! — спросил он у неё.
— Всё! Всё говорила! — выпалила она радостно…
И всё это казалось мне какой-то нереальностью, сном!..
*
Пирожки улетели со стола в прошлое, и мои гости засобирались домой.
Перед дверью я спросила у Олега Григорьевича, сколько я должна за работу? — И тут он покраснел чуть не до слёз от негодования:
— Зачем вы так, Марина! Вы мне подарили больше, чем я вам. Татка вон — счастлива. Спасибо вам… А можно… — Он не договорил…
Ну, а я, как бессловесная овца, стояла неуклюжим столбом и не знала, что делать…
*
Закрыв двери за ними, я почувствовала… такое отчаяние!.. Сидя на своей кухне, я рыдала, оплакивая себя, и ещё непонятно что. И рыдала до тех пор, пока лицо окончательно не распухло от слёз.
*
Где-то послышался звонок. Это был не мой телефон. Я вышла в прихожую, — звонок раздавался оттуда. Он не прекращался, и нашёлся… в кармане моего плаща на вешалке! Ничего не понимая, я включила связь…
— Алло, это Марина? — раздался в трубке голос Олега Григорьевича.
— Кажется, да! — ответила я в нос.
— Что с вами? — встревожено спросил он.
Я молчала, боясь зарыдать опять…
— Я забыл у вас телефон, Марина, звоню от соседей! — И всё-таки я позорно разрыдалась…
Он замолчал, и сказал:
— Мы сейчас приедем!.. — *
Через полчаса они… мои нечаянные милые! опять стояли у меня на пороге, во все глаза рассматривая моё зарёванное лицо — и светились. Оба…
Я сунула этому пьянчуге его телефон и засмеялась, махнув рукой:
— Растеряха! — - Марина Григорьевна, а можно нам прийти к вам ещё? — спросила Тата.
— Валяйте! Кран-то поломается скоро, наверное! Как думаешь? — - Конечно, поломается! — засмеялась она.
Я протянула ей руки, и мы так обнялись!..
А Татка прошептала мне на ухо:
— Это я положила телефон в ваш карман… Я хочу к вам! Только деду не говорите!.. — Конечно не скажу! Ни за что!..
Потёк кран.
Одинокая женщина преклонных лет меня поймёт. Потёк кран! В субботу! Под вечер! А мужа нет… А дети в России…
Особи моего пола — непостижимые люди! Женщина может быть хоть семи пядей во лбу, но если потёк кран, она мечется в великом смятении по квартире субботним вечером, и её мучит одна убийственная мысль: — Что делать-то?! — Ну да, это я. Та самая, что семи пядей. А вот толку от этих пядей в такой ситуации — ни на грош…
Но я же не вечный двигатель! Любое движущееся тело от сопротивления воздуха начинает замедлять ход и останавливается. Воздух у меня в доме, по-видимому, особенно плотен, поэтому я довольно быстро скомандовала себе «стоп-стоп!» и обратилась к своей мудрости. Я всегда мечтала быть мудрой, поэтому выращивала её в себе, как цветок в горшке. Вроде каланхоэ. Которым не любуются, а вспоминают о нём только тогда, когда насморк нагрянет.
Мудрость укоризненно, как слабоумной, показала на телефон.
Я кинулась к нему, как к Николаю-угоднику, и стала звонить в ЖЭК. К моему радостному удивлению, мне ответил усталый женский голос. Который на мою подхалимски просительную речь тускло ответил:
— А мастер уже ушёл...-
— Что же мне делать?.. — горестно, скорее себе, сказала я, чуя подступающие слёзы. Но женщина тоже их почуяла, и предложила, потеплев:
— Могу дать вам телефон сантехника. Он не наш сотрудник, но люди его хвалят. Попробуйте? — Я записала телефон и стала звонить этому хвалёному мастеру. Трубку взяли, и я, торопливо заискивая, описывала собеседнику свою трагедию. Впрочем, какому собеседнику? Я говорила монолог, завершившийся моим адресом. В ответ услышала только:
— Ждите. Буду. — Надежда моя ожила!
О кране, и не только *
От нервного напряжения у меня, как обычно, проснулся нездоровый аппетит. Я сварила кофе и быстро нажарила мини-оладики. Люблю такие: маленькие, размером со спичечный коробок.
Знаете, что такое оладьи для хозяйки-одиночки? Это тесто, замешенное в чайной чашке. Пять минут — и ешь. Даже кофе ещё обжигает.
Не успела я поесть, как раздался звонок. Я побежала в коридор и открыла дверь…
На пороге стоял седой Спаситель классически сантехнического вида: небритый, в простецкой куртке, с сумкой через плечо… И с ядрёным запахом алкоголя. А за край его куртки держалась серьёзная девочка лет шести.
Я молчала в растерянности, и мужчина спросил:
— Можно? — - Можно, можно, — очнулась я, — заходите! — Они вошли в прихожую. Мужчина поставил сумку на пол, и наклонился развязать шнурки на ботинках. Вдруг он покачнулся и… упал на четвереньки! Девочка бросилась к нему, и с отчаянной мУкой в голосе вскрикнула негромко:
— Деда, деда!.. — Я ошеломлённо смотрела на них, абсолютно парализованная этой сценой…
Мужчина попытался встать, но совсем завалился на пол, а девочка судорожно припала к нему, обнимая тонкими ручками, и заплакала, очень тихо, не по-детски.
Трудно описать шквал моих эмоций, — подходящих слов я не находила…
— Что с ним? — задала я девочке самый тупой вопрос, на который оказалась способна.
Она неловко оторвалась от него, поднялась с колен, и в глубоком смущении ответила еле слышно:
— Он пьяный… — Потом умоляюще подняла на меня глаза и сказала:
— Он хороший!.. Он только полежит немного — и встанет!.. — Слёзы лились и лились из её глаз, она прислонилась к стене, и стирала их ладошкой…
Сердце моё, — как оно не разорвалось, не знаю, от вида этого горя! Я осторожно оторвала её от стенки и спросила:
— Это твой дедушка? — Она кивнула.
— А бабушка дома? — - Бабушка умерла… — - А папа с мамой где? — Она низко опустила голову и ничего не ответила. Я почувствовала, как она замкнулась: нельзя задевать эту тему.
— Ну ладно, — сказала я, — пусть деда полежит, а мы с тобой подождём на кухне, — что мы в прихожей стоять будем! — Взяла её за холодную ручку, — она не сопротивлялась, — и повела на кухню. Она робко огляделась, и я увидела, как она посмотрела на оладьи.
— Хочешь кушать? — спросила я.
Она отрицательно покачала головой. Но я засуетилась: поставила греться молоко, варить какао.
— Знаешь, я голодная, — сказала я, — а в одиночку есть мне так грустно! Видишь, я одна живу. Может, ты поешь со мной? Просто за компанию? — Она благодарно вскинула на меня светлые глаза, и слабо улыбнувшись, опять кивнула.
Я поставила перед ней кружку с какао, себе налила ещё кофе, и мы стали есть так дружно, что засмеялись обе.
— Какие хорошенькие! — заметила она, деликатно подхватывая маленькие оладики с тарелки.
— Мне тоже нравятся. Они такие — на один укус! — Она была голодна, — я видела, и ела аккуратно, но с аппетитом. Потом встрепенулась и спросила тревожно:
— А вы? — - Так ведь и я ем, — разве ты не заметила? — схитрила я. — Это уже твоя доля осталась! Доедай, а то они холодные станут невкусными. — О кране, и не только
Она доела всё с тарелки, и оглянулась, ища где помыть руки. Подошла к моему текущему крану, и сказала уверенно:
— Деда обязательно починит его вам! Потому, что он, — старательно выговорила она, — инженер-ас! — - Он инженер? — переспросила я, — А почему он чинит краны? — - Потому, что он стал пенсионером, и его выгнали с работы, — простодушно и печально сказала она. И мне стало так не по себе от понятной картины вдруг открывшейся семейной драмы…
— Раз уж мы с тобой посидели вместе за столом, то теперь нам придётся познакомиться! — заявила я ей. — Тебя как зовут? — - Тата, — ответила она, и на мой немой вопрос добавила: — Вообще-то меня назвали Татьяной, но когда я была маленькая, то не могла сказать «Таня». Получалось «Тата». Так деда рассказывал. Ему понравилось. Мне тоже! — Она посмотрела на меня, и я опять подивилась свету её доверчивого взгляда: это был маленький ангел. Раненый беспощадной бедой, но не утративший своего сияния…
— Ну, а меня можешь звать Марина Григорьевна! — - Ой, а деда — тоже Григорьевич! Олег Григорьевич! — радостно сообщила она.
— Вот и познакомились, — засмеялась я. — Слушай, а что же мы будем делать с нашим Олегом Григорьевичем? Он же лежит на полу? — Тата смутилась.
— Он одетый. Не замёрзнет… А когда проснётся — не знаю… — Что ж, когда нет мужчины, решение приходится делать женщине. Вытаскивать из огня. Пахать. Спасать детей…
— Сделаем вот что, деточка моя. У вас с дедой кто-нибудь есть дома? — - Есть. Рыбки. — - И больше никого? —
— Никого. — - Тогда мы с тобой сейчас пойдём спать… — - Нет, я ещё не хочу, — слабо засопротивлялась она.
— А я тебе сказку расскажу! — - Сказку? Какую? —
— Ну, выберем! — - А мне деда стихи читает на ночь! — - Какие — помнишь? — - Да! «Из вереска напиток Забыт давным-давно, А был он слаще мёда, Пьянее чем вино». А ещё — про Федота-стрельца! И про старика со старухой! Они молчали, и не хотели дверь закрыть, и воры съели у них всю еду!.. — Боже мой! Да что это за дед удивительный, что знает такие стихи?
— Он по книжке читает тебе? — - Нет, он наизусть рассказывает! — Мне хотелось выйти в коридор и посмотреть на сантехника, павшего в беспамятстве в моём коридоре… Но я опасалась тревожить ребёнка.
Мы с Татой отправились в спальню и устроились на моей кровати. Она, потихоньку осваиваясь, уютно умостилась мне «под крылушко», и я рассказывала ей про Аленький цветочек до тех пор, пока она не уснула…
Самой мне сон не шёл в голову. Я ещё, ещё и ещё раз обдумывала события этого вечера, и внутри меня творилось что-то, похожее на весеннее томление сердца…
А ещё у меня в доме, у дверей, валялся, как мешок с зерном, инженер-ас. Олег Григорьевич.
И текла вода из аварийного крана. Унося, по примете, мои деньги…
С ума сойти!!!..
*
Тата спала. Я уже часа два бессонно ждала хоть какой-нибудь развязки. Философия обычно доводила меня до постели и успокаивала. Но сейчас всё пошло как-то иначе, а умудрённость моя исчезла начисто.
*
Внезапно в квартире раздались отдалённые звонки чужого телефона. Его разбуженный хозяин коротко ответил что-то приглушенным голосом, и умолк.
Я встала и вышла в прихожую. Олег Григорьевич, увидев меня, вздрогнул и спросил упавшим голосом:
— Где Тата? — - Не бойтесь, — шёпотом ответила я, — она спит! — Он обессиленно прикрыл глаза, а потом вскинул их на меня и умоляюще проговорил:
— Простите… Простите ради бога… Это ужасно… Простите!.. — Теперь я видела, чьи глаза у ангела в моей постели… Светлые, и с такой же мУкой во взгляде…
— Я не мог Татку оставить… Мы одни… — продолжал говорить мужчина в крайнем смущении, и совершенно не мог решить, что теперь делать.
Мне было нестерпимо жалко его, и я решилась.
— Так, Олег Григорьевич. Вы раздевайтесь и ложитесь в гостиной, на диване. А утром почините мне кран. Греметь инструментами сейчас не дам, — ребёнка мне разбудите. Зовут меня Марина. Спокойной ночи! — Я вернулась к Тате. И вдруг моментально уснула рядом с ней…
*
Утром я проснулась от осторожного позвякивания на кухне. Тихо прокралась в ванную — принять божеский вид, и явилась на место своей аварии. Олег Григорьевич уже спокойно посмотрел на меня и доложил:
— Всё готово. Это я вас разбудил? Простите за вчерашнее — ещё раз… — - Да что вы всё заладили одно и то же! — весело ответила я, — Скажите уже что-нибудь новенькое. Желательно повеселее. — - Вряд ли смогу сейчас повеселее, — произнёс он с горечью. — Свиньёй перед вами выступил… — - Я забыла. Поверьте. А пока Тата спит, давайте мы с вами по кофейку? — - Давайте, — улыбнулся он глазами.
— А давайте ещё вот что. Давайте попробуем доверять друг другу. Попробуем перестать бояться? — Он испытующе посмотрел мне в глаза, и после минутного колебания согласился:
— Давайте. Попробуем. — … Мы пили кофе с тыквенными пирожками, говорили о том о сём, и я с нетерпением поджидала момента, когда смогу задать ему вопросы, которые вертелись у меня на языке.
О кране, и не только
Но тут в дверях появилась Тата, и с улыбкой уставилась на нас. Потом стремительно подошла к деду, ткнулась в его объятие, и сказала мне:
— Я же говорила!.. — - Что это ты говорила, девушка, а ну признавайся! — спросил он у неё.
— Всё! Всё говорила! — выпалила она радостно…
И всё это казалось мне какой-то нереальностью, сном!..
*
Пирожки улетели со стола в прошлое, и мои гости засобирались домой.
Перед дверью я спросила у Олега Григорьевича, сколько я должна за работу? — И тут он покраснел чуть не до слёз от негодования:
— Зачем вы так, Марина! Вы мне подарили больше, чем я вам. Татка вон — счастлива. Спасибо вам… А можно… — Он не договорил…
Ну, а я, как бессловесная овца, стояла неуклюжим столбом и не знала, что делать…
*
Закрыв двери за ними, я почувствовала… такое отчаяние!.. Сидя на своей кухне, я рыдала, оплакивая себя, и ещё непонятно что. И рыдала до тех пор, пока лицо окончательно не распухло от слёз.
*
Где-то послышался звонок. Это был не мой телефон. Я вышла в прихожую, — звонок раздавался оттуда. Он не прекращался, и нашёлся… в кармане моего плаща на вешалке! Ничего не понимая, я включила связь…
— Алло, это Марина? — раздался в трубке голос Олега Григорьевича.
— Кажется, да! — ответила я в нос.
— Что с вами? — встревожено спросил он.
Я молчала, боясь зарыдать опять…
— Я забыл у вас телефон, Марина, звоню от соседей! — И всё-таки я позорно разрыдалась…
Он замолчал, и сказал:
— Мы сейчас приедем!.. — *
Через полчаса они… мои нечаянные милые! опять стояли у меня на пороге, во все глаза рассматривая моё зарёванное лицо — и светились. Оба…
Я сунула этому пьянчуге его телефон и засмеялась, махнув рукой:
— Растеряха! — - Марина Григорьевна, а можно нам прийти к вам ещё? — спросила Тата.
— Валяйте! Кран-то поломается скоро, наверное! Как думаешь? — - Конечно, поломается! — засмеялась она.
Я протянула ей руки, и мы так обнялись!..
А Татка прошептала мне на ухо:
— Это я положила телефон в ваш карман… Я хочу к вам! Только деду не говорите!.. — Конечно не скажу! Ни за что!..
Вдогонку множеству баянов, которые выкладываются одним постом, приятного вечера ради и хорошего настроения для. Грамматика и пунктуация сохранены.
1. 1983-й год. Дрезден, восточная Германия. День Х. То есть в военном гарнизоне ГСВГ выдали зарплату. Дабы не нарушать славные традиции, группа старших офицеров в составе пяти человек единогласно принимает решение: отметить это дело рюмкой чая за дружеской беседой. Когда «на штанге» у каждого было грамм по семьсот, решили направляться в сторону дома. На автобусной остановке — не многолюдно, лишь несколько немцев. Наши останавливаются в сторонке и, почти не покачиваясь (годы тренировок!), ожидают автобус, продолжая беседовать не на повышенных тонах. Через пару минут на сцене нарисовывается о-о-очень среднего возраста немка с каким-то бобиком на поводке. Шавка небольшая, породистая, но из категории «мозгов чуть меньше, чем у валенка». Что ей не понравилось в русских — одному собачьему богу известно. Может, наша форма, может, ботинки у кого-то не тем кремом начищены. В общем, это противное создание набирает побольше воздуха в легкие и начинает непрерывно истошно гавкать на подполковника. Мужик, явно не любящий, когда его перебивают, не раздумывая, выдает шавке хорошего пенделя. Теперь истошным криком заходится немка. Поскольку уровень немецкого у наших — на уровне «данке-битте», никто ничего из ее тирады не просек. Зато все прекрасно понял полицейский, проходивший неподалеку. Услышав, что это — далеко не благодарность доблестным советским офицерам за непосредственное участие в сложном деле дрессуры, решает вмешаться. Остановив землячку на полуслове, обратился по-немецки к нашим. Кто-то все-таки, окончательно исчерпав запас немецкого, выдал: нихт ферштейн! Полицейский достает из нагрудного кармана книжку с бланками штрафов, что-то заполняет и знаками показывает подполковнику: 20 марок. Тот, пожав плечами, спокойно достает наличку из кармана. Как назло, только купюры по 50. Полицейский, пошарив по карманам, опять же знаками объясняет: сдачи нет. Все офицеры начинают рыться по карманам, но подполковник выдает: — Ребята, все пучком, ща улажу. Успокаивающий жест в сторону полицейского, говорящий: сдачи не надо! Потом разворачивается и… от всей души въ… бывает еще раз шавку. Та, визжа в унисон с хозяйкой, на поводке описывает идеальную окружность и приземляется в аккурат на исходную позицию. Полицейский с диким гоготом складывается пополам, немцы на остановке цепенеют, на лицах офицеров эмоций не больше, чем у индейцев… Хозяйка подхватывает шавку подмышку и уносится, обгоняя автомобили. Через пару минут полицейский немного приходит в себя, и, икая и всхлипывая… прячет в нагрудный карман квитанции. Подходит автобус, наши невозмутимо загружаются. На остановке остаются абсолютно все оцепеневшие немцы в ожидании следующего автобуса. С места действия, не торопясь, удаляется полицейский, размазывая слезы по лицу.
2. Швейцария. Давос. Крутой ресторан. Сижу, пью пиво и разглядывая меню, понимаю, что поесть придётся в другом месте — цены заоблачные. В дальнем углу сидят за полностью заставленным столом три конкретных насоса и не переставая материться по-русски, на ломаном английском заказывают коллекционное вино за 2500 франков. Через некоторое время официант с поклоном ставит нераспечатанную бутылку на стол и уходит. Обматерив ненавязчивый швейцарский сервис, один из них достаёт из кармана складной штопор и уверенно открыв, разливает на троих это дорогущее вино. Насосы выпили его залпом и скривившись, почему-то сразу стали запивать водкой. Весь обслуживающий персонал с неподдельным ужасом наблюдал за сиим действом, бросив на время работу. Допив пиво, я подзываю официанта и на хорошем немецком прошу счет. Приняв меня за голландца (у них похожий акцент), официант негромко решил со мной пооткровенничать:
— Странный народ эти русские — пьют коллекционное вино!
— Наверное, деньги некуда девать, — осторожно предположил я.
— Да дело ведь не в деньгах, вино ведь после 25 лет уже пить не стоит — оно уже скисло и на него можно только смотреть, как на музейный экспонат.
— А этому?
— А этому было 120 лет — это был чистый уксус…
3. Из цикла «Сельская школа». Открытый урок в начальной школе. В работе завуча есть ряд «приятных» моментов, связанных с различными мероприятиями по линии департамента образования, одним из которых является открытый урок. Как правило в школу приезжают учителя и завучи из других школ района или города, смотрят сам урок, анализируют его и проч. Подготовка к такому событию дело муторное, нужно всегда соблюдать тонкую грань между зазубренным отрепетированным материалом и реальной работой учащихся, чтобы урок не превратился в фарс. Одно из таких мероприятий запало в память. Итак, открытый урок математики в третьем классе сельской школы. Перед началом занятия, чтобы не было никаких накладок всем детям раздали новые карандаши и линейки (особенность сельских школ — большое количество детей из малообеспеченных семей, где не всегда есть средства на приобретение школьных принадлежностей, Слава Правительству РФ и Единой России за это!!!). В школу приехало много гостей; учителя, завучи из других школ, работники департамента образования, руководитель методического объединения завучей — матерый педагог с 20-летним стажем, женщина со стальным характером и развитым чувством юмора. Начался урок, все вроде идет своим чередом; дети отвечают домашнее задание и т.д и т.п. На следующем этапе урока учитель объявил: «А теперь, дети, откроем тетради, приготовим карандаши и линейки для самостоятельной работы». После ее слов ученики активно зашевелились, но с задней парты вдруг раздался громкий плач. Руководитель метод объединения сидела за партой рядом и тут же отреагировала: «Малыш, ты что плачешь, что случилось?» Малыш — зареванная кроха с красным от огорчения и слез носом, которого практически и не было видно из-за парты, громким голосом прорыдал на весь класс: «У меня, у меня… карандаш спи… или!» Гости попадали со стульев от смеха, но окончательно добила последняя реплика крохи: «А чего вы смеетесь, его и правда спи… или!»
Вдогонку множеству баянов, которые выкладываются одним постом, приятного вечера ради и хорошего настроения для. Грамматика и пунктуация сохранены.
1. 1983-й год. Дрезден, восточная Германия. День Х. То есть в военном гарнизоне ГСВГ выдали зарплату. Дабы не нарушать славные традиции, группа старших офицеров в составе пяти человек единогласно принимает решение: отметить это дело рюмкой чая за дружеской беседой. Когда «на штанге» у каждого было грамм по семьсот, решили направляться в сторону дома. На автобусной остановке — не многолюдно, лишь несколько немцев. Наши останавливаются в сторонке и, почти не покачиваясь (годы тренировок!), ожидают автобус, продолжая беседовать не на повышенных тонах. Через пару минут на сцене нарисовывается о-о-очень среднего возраста немка с каким-то бобиком на поводке. Шавка небольшая, породистая, но из категории «мозгов чуть меньше, чем у валенка». Что ей не понравилось в русских — одному собачьему богу известно. Может, наша форма, может, ботинки у кого-то не тем кремом начищены. В общем, это противное создание набирает побольше воздуха в легкие и начинает непрерывно истошно гавкать на подполковника. Мужик, явно не любящий, когда его перебивают, не раздумывая, выдает шавке хорошего пенделя. Теперь истошным криком заходится немка. Поскольку уровень немецкого у наших — на уровне «данке-битте», никто ничего из ее тирады не просек. Зато все прекрасно понял полицейский, проходивший неподалеку. Услышав, что это — далеко не благодарность доблестным советским офицерам за непосредственное участие в сложном деле дрессуры, решает вмешаться. Остановив землячку на полуслове, обратился по-немецки к нашим. Кто-то все-таки, окончательно исчерпав запас немецкого, выдал: нихт ферштейн! Полицейский достает из нагрудного кармана книжку с бланками штрафов, что-то заполняет и знаками показывает подполковнику: 20 марок. Тот, пожав плечами, спокойно достает наличку из кармана. Как назло, только купюры по 50. Полицейский, пошарив по карманам, опять же знаками объясняет: сдачи нет. Все офицеры начинают рыться по карманам, но подполковник выдает: — Ребята, все пучком, ща улажу. Успокаивающий жест в сторону полицейского, говорящий: сдачи не надо! Потом разворачивается и… от всей души въ… бывает еще раз шавку. Та, визжа в унисон с хозяйкой, на поводке описывает идеальную окружность и приземляется в аккурат на исходную позицию. Полицейский с диким гоготом складывается пополам, немцы на остановке цепенеют, на лицах офицеров эмоций не больше, чем у индейцев… Хозяйка подхватывает шавку подмышку и уносится, обгоняя автомобили. Через пару минут полицейский немного приходит в себя, и, икая и всхлипывая… прячет в нагрудный карман квитанции. Подходит автобус, наши невозмутимо загружаются. На остановке остаются абсолютно все оцепеневшие немцы в ожидании следующего автобуса. С места действия, не торопясь, удаляется полицейский, размазывая слезы по лицу.
2. Швейцария. Давос. Крутой ресторан. Сижу, пью пиво и разглядывая меню, понимаю, что поесть придётся в другом месте — цены заоблачные. В дальнем углу сидят за полностью заставленным столом три конкретных насоса и не переставая материться по-русски, на ломаном английском заказывают коллекционное вино за 2500 франков. Через некоторое время официант с поклоном ставит нераспечатанную бутылку на стол и уходит. Обматерив ненавязчивый швейцарский сервис, один из них достаёт из кармана складной штопор и уверенно открыв, разливает на троих это дорогущее вино. Насосы выпили его залпом и скривившись, почему-то сразу стали запивать водкой. Весь обслуживающий персонал с неподдельным ужасом наблюдал за сиим действом, бросив на время работу. Допив пиво, я подзываю официанта и на хорошем немецком прошу счет. Приняв меня за голландца (у них похожий акцент), официант негромко решил со мной пооткровенничать:
— Странный народ эти русские — пьют коллекционное вино!
— Наверное, деньги некуда девать, — осторожно предположил я.
— Да дело ведь не в деньгах, вино ведь после 25 лет уже пить не стоит — оно уже скисло и на него можно только смотреть, как на музейный экспонат.
— А этому?
— А этому было 120 лет — это был чистый уксус…
3. Из цикла «Сельская школа». Открытый урок в начальной школе. В работе завуча есть ряд «приятных» моментов, связанных с различными мероприятиями по линии департамента образования, одним из которых является открытый урок. Как правило в школу приезжают учителя и завучи из других школ района или города, смотрят сам урок, анализируют его и проч. Подготовка к такому событию дело муторное, нужно всегда соблюдать тонкую грань между зазубренным отрепетированным материалом и реальной работой учащихся, чтобы урок не превратился в фарс. Одно из таких мероприятий запало в память. Итак, открытый урок математики в третьем классе сельской школы. Перед началом занятия, чтобы не было никаких накладок всем детям раздали новые карандаши и линейки (особенность сельских школ — большое количество детей из малообеспеченных семей, где не всегда есть средства на приобретение школьных принадлежностей, Слава Правительству РФ и Единой России за это!!!). В школу приехало много гостей; учителя, завучи из других школ, работники департамента образования, руководитель методического объединения завучей — матерый педагог с 20-летним стажем, женщина со стальным характером и развитым чувством юмора. Начался урок, все вроде идет своим чередом; дети отвечают домашнее задание и т.д и т.п. На следующем этапе урока учитель объявил: «А теперь, дети, откроем тетради, приготовим карандаши и линейки для самостоятельной работы». После ее слов ученики активно зашевелились, но с задней парты вдруг раздался громкий плач. Руководитель метод объединения сидела за партой рядом и тут же отреагировала: «Малыш, ты что плачешь, что случилось?» Малыш — зареванная кроха с красным от огорчения и слез носом, которого практически и не было видно из-за парты, громким голосом прорыдал на весь класс: «У меня, у меня… карандаш спи… или!» Гости попадали со стульев от смеха, но окончательно добила последняя реплика крохи: «А чего вы смеетесь, его и правда спи… или!»
Из комментариев к новости: «Путин поблагодарил Трампа за информацию о террористах» на RT:
Путин: Трамп, спасибо за информацию по террористам
Трамп: Но я же ничего не рассказывал о них…
Путин: А твои теперь думают, что рассказывал…
Из комментариев к новости: «Путин поблагодарил Трампа за информацию о террористах» на RT:
Путин: Трамп, спасибо за информацию по террористам
Трамп: Но я же ничего не рассказывал о них…
Путин: А твои теперь думают, что рассказывал…
— Трахаться в музее? Ну, давай попробуем!
— Трахаться в музее? Ну, давай попробуем!
В России все кражи делятся, в зависимости от усердия сторожа, на две категории: «спи*дили» и «про*бали»…
— Трахаться в музее? Ну, давай попробуем!
— У меня даже нет слов от такого нахальства!
— А Вы кивните. (Улыба! Если что — извини! )
— Но почему не кто-нибудь из остальных компаньонов фирмы? — спрашивает его секретарь.
— Вы знаете. — говорит мужчина. — я как-то больше доверяю деловой хватке человека.сумевшего пролезть в ТАКУЮ тесную компанию.
Сидя в туалете
Не убить паучка
Убежавшего на длину вытянутой ноги
Сидя в туалете
Не убить паучка
Убежавшего на длину вытянутой ноги
Паутинка ведëт в уголок, на две длины вытянутой руки :)
— Знаете, как делают эти перчатки? Где-то в Китае стоит огромная ванна с латексом и разновозрастные китайцы макают туда руки, обсыхают, стягивают готовые перчатки и бросают их в коробки с соответствующим размером!
Девушка только нахмурилась.
Через минуту гинекологической работы она вдруг как рассмеется! Врач спрашивает:
— Что смешного?
— Представляю себе, как делают презервативы…