Во! Вот это именно и называется «доказательство от противного»!

А УЖОНА ТО ТЕБЯ ЗАВЕДЕЕЕТ!

Как и великий итальянец Леонардо, Моня любил суп. Суп должен был быть горячий, до обжигания губ, и обязательно густой, убэр а лэфл, как говорил Моня. Ел он суп, в отличие от всех в Краснополье, утром за завтраком. А завтракал он ровно в шесть утра. Вся жизнь его проходила точно по часам. Что и не удивительно было для часового мастера. Работал он в Доме Быта и мечтал сделать часы, которые показывали бы время во всем мире. -Смотришь на них и видишь: в Краснополье еще день, а в Нью-Йорке уже ночь, а, например, в Пекине утро!? – делился он своей мечтой с женой Бузей, ковыряясь в старом будильнике. -Ну и что? — говорила Бузя, крутясь у печки. — Что тебе с того, что где-то ночь, а где-то день? Кому это надо? -Мне,- задумчиво отвечал Моня и мечтательно замирал, глядя на раскиданные по столу колесики и винтики будущих часов… -А бобэсэ майсэ! — обрывала его мечты Бузя, и подсовывала ему тарелку с молочным гречневым супом. Слова Бузи о том, что ее брат из Нью-Йорка прислал им вызов и скоро они будут американцами, Моня встретил спокойно, в отличие от Бузи, которая от этого события разволновалась и расплакалась, как сумасшедшая Хая над разбитым горлачом. -Вос ду клогст? Что ты плачешь? — сказал Моня. — Ду форс нот ин Бэрдичэв. Ду форс ин Америкэ! Ис вэрт вос амол бэсэр! Ты едешь не в Бердичев! Ты едешь в Америку! Движешься к лучшему! А сейчас покушаем суп, и все обсудим. За супом Моня вместе с зятем и дочкой убедили Бузю, что в Америке все хорошо будет, как говорят евреи, а флодн ун цум флодун, пирог и к пирогу, и, в конце концов, когда Бузя, успокоилась, Моня сказал, что поедет в Америку, когда сделает свои знаменитые часы. Тут уже набросилась на него Бузя: — Про твои часы я слышу с той минуты, как вышла с тобой из-под хупы! И скажи мне, май либер, сколько нам ждать, когда ты их сделаешь? Моня пожал плечами, посмотрел в потолок и сказал: -Ай трахт! Я думаю! И это Бузю очень удивило: за их долгую совместную жизнь Моня ни разу не сказал Нет на ее Да! Она обиженно посмотрела на Моню, плотно сжала губы и, глядя куда-то поверх Мони, сказала: -Для тебя мои родственники ничего не значат! Я это давно знаю! -Почему не значат? — сказал Моня. — Я к твоему брату Фиме отношусь хорошо! Сделаю часы и поедем! -А клог цу мир!- запричитала Бузя. — Он сделает часы, и мы поедим?! Я раньше умру, чем увижу эти часы, а Фима увидит меня! А клог цу мир! От этих слов Моню стало как-то не по себе. И он сдался, сказав, что согласен ехать, даже если часы не успеет сделать к отъезду. Монин зять Шмерка, молча слушавший диалог тестя и тещи, после согласия Мони, ожил и сказал, что в Америке даже легче будет сделать Моне такие часы, ибо там можно будет купить требуемые для часов детали. Моня хотел ответить, что не в деталях дело, но промолчал, поглядев на замершую в гневе Бузю. После этого разговора Моня вдруг ощутил впервые за семьдесят лет, что он ан алтэр нар фун коп биз фис, старый дурак с головы до ног, который верил, что кому-то важны его слова, а ведь по-настоящему твои слова важны только тебе, как говорил ему когда-то его мудрый дедушка Авром! Только на себя можно надеяться в жизни и больше ни на кого! И от этих мыслей у Мони возникло мечта-желание успеть сделать свои чудо-часы до отъезда, показать Бузе что он что-то может! Моня перестал обращать внимания на завораживающий запах, идущий от тарелки с горячим супом с пельменями, забывался над работой обо всем на свете, и только далеко за полночь вспоминал о еде и безразлично отправлял в рот холодный, как пишахс, суп. И уже, когда все сидели на чемоданах, он довинтил последний винтик в своих часах и, гордо посмотрев по сторонам, сказал: -Ды штуб брэнт, ун дэр зэйгэр гэйт! Повар спит, а суп кипит! Потом как-то неловко повернулся в сторону и тихо сполз со стула… Как память о Моне, Бузя привезла эти часы в Америку. И в первую же американскую ночь часы разбудили всех, оповестив, что в Краснополье началось утро. Шмерка попытался передвинуть в часах время, что бы ни будили они среди ночи, но ничего у него не получилось. Он даже носил их американскому мастеру, но тот развел безнадежно руками, сказав, что в часах слишком сложный механизм. И каждую ночь, когда по-краснопольскому времени наступает утро, часы продолжают кукарекать голосом петуха дяди Соломона, звенеть ведрами, идущей к колодцу, тети Баси, мычать голосом Рыжухи, зовущей к первой дойке, и заливаться лаем проснувшегося Пирата Меера-жестянщика… Марат Баскин Эбботт Фулер Грэйвз Деревенский часовщик

Очень грустный комикс.