Выпуск №2140
2019-08-13 17:00:02
– Ты должен понять, – говорила она, – женщина и ее ребенок это одно целое. Ты не можешь просто ухаживать за женщиной, игнорируя ее ребенка.
В моей голове что-то щелкнуло.
– А ведь ты права, – сказал я. – Приходи сегодня со своей дочкой ко мне. Моя мама напечет блинов, сварит прекрасного мятного чаю.
– Постой, ты живешь с мамой?
– Ну, да. Женщина и ее ребенок это одно целое...
Алло? Алло? - в трубке были короткие гудки...
В моей голове что-то щелкнуло.
– А ведь ты права, – сказал я. – Приходи сегодня со своей дочкой ко мне. Моя мама напечет блинов, сварит прекрасного мятного чаю.
– Постой, ты живешь с мамой?
– Ну, да. Женщина и ее ребенок это одно целое...
Алло? Алло? - в трубке были короткие гудки...
У них: Гарвард, Йель, Стэнфорд, Оксфорд, Кембридж.
У нас: друг президента, однокурсник премьера, жена губернатора, брат депутата, сын мэра.
У нас: друг президента, однокурсник премьера, жена губернатора, брат депутата, сын мэра.
— Не толстые, а крупные. Для удобства водителей. Чтобы их видно было издалека
Жалоба на комментарий
-А почему гаишники все толстые?
— А они злостных нарушителей съедают на месте.
ЛЮБЛЮ ТЕБЯ — СКАЗАЛ НА УШКО…
НУ, А РУКА ПОШЛА В ТРУСЫ…
Пока с трусами ковырялся,
она сняла его часы…
Несчастная
Говорят, зло не имеет лица. Действительно, на его лице не отражалось никаких чувств. Ни проблеска сочувствия не было на нем, а ведь боль просто невыносима. Разве он не видит ужас в моих глазах и панику на моем лице? Он спокойно, можно сказать, профессионально выполнял свою грязную работу, а в конце учтиво сказал: «Прополощите рот, пожалуйста».
Блестящие колготки туго и соблазнительно облегали прекрасные бедра — чудесное дополнение к легкому вечернему платью. От самых кончиков бриллиантовых сережек до носков изящных туфелек на тонких шпильках — все было просто шикарно. Глаза с только что наведенными тенями рассматривали отражение в зеркале, и накрашенные яркой красной помадой губы растягивались от удовольствия. Внезапно сзади послышался детский голос:
«Папа?!»
Был только один выход, ибо наши жизни сплелись в слишком запутанный узел гнева и блаженства, чтобы решить все как-нибудь иначе. Доверимся жребию: орел — и мы поженимся, решка — и мы расстанемся навсегда.
Монетка была подброшена. Она звякнула, завертелась и остановилась. Орел.
Мы уставились на нее с недоумением.
Затем, в один голос, мы сказали: «Может, еще разок?»
Зазвонил телефон.
— Алло, — прошептала она.
— Виктория, это я. Давай встретимся у причала в полночь.
— Хорошо, дорогой.
— И пожалуйста, не забудь захватить с собой бутылочку шампанского, — сказал он.
— Не забуду, дорогой. Я хочу быть с тобой сегодня ночью.
— Поторопись, мне некогда ждать! — сказал он и повесил трубку.
Она вздохнула, затем улыбнулась.
— Интересно, кто это, — сказала она.
— В университете мы просто протирали штаны, — сказал Дженнингс, вымывая грязные руки. — После всех этих сокращений бюджета они многому вас не научат, они просто ставили оценки, и все шло своим чередом.
— Так как же вы учились?
— А мы и не учились. Впрочем, можешь посмотреть, как я работаю.
Медсестра открыла дверь.
— Доктор Дженнингс, вы нужны в операционной.