мы и чай фруктовый грызли и кофе

ПЯТЬ МИНУТ ДО НАЧАЛА ЖИЗНИ 

Удивительная штука – человеческая память! Иной раз мы не можем вспомнить, что было неделю или две тому назад, а иной раз… * * * Сибирь. Маленький захолустный городок. Последний день 1963 года, последние его часы. Мама с папкой собираются на Новогодний Карнавал в Дом культуры, наряжаются, упаковывают мамин новогодний костюм «Валентины Терешковой»: макет ракеты (величиной до потолка!) с буквами СССР, почти настоящий скафандр космонавта, шлем с целофановой пленкой, специальные ботинки. Всё это сделал папка своими золотыми руками, проводя за этим занятием все декабрьские вечера и ночи. Помогает им дядя Вася, мамин брат, приехавший к нам в гости. Я рядом стою, наблюдаю. Мне ровно две недели назад исполнилось семь лет. И вот родители ушли. Сели мы с дядей Васей за стол, пьем чай, беседуем. Телевизора у нас тогда не было, до «Иронии судьбы» ещё много-много лет, жили мы в маленьком «съёмном» домике. Был, правда, радиоприемник «Рекорд», по которому и слушали мы с дядей Васей предновогодние программы. — Ну что, Саша, вот и год заканчивается, – дядя Вася выпил стопку водки, хрустнул капустой, закурил, придвинул папкину пепельницу, зафилософствовал: – В будущем году пойдешь ты в школу, взрослый уже будешь! Смотри, учись хорошо, чтобы родителям не было за тебя стыдно! Ну, а поскольку ты уже почти школьник, то собирайся, пойдем-ка мы на городскую ёлку Новый год встречать, чего дома сидеть? – дядя Вася вылил остатки водки в стопку. – А, может, ты спать хочешь? — Какое «спать», дядь Вася, если я уже почти школьник?! И мы пошли с дядей Васей на городскую ёлку. Идти было недалеко, городская площадь с Белым домом, как в городе окрестили Горком партии, располагалась в десяти минутах ходьбы от нашего дома. Сейчас я, конечно, не помню отдельные детали, помню только, что народу на площади было много, и мороза, вроде, не было. Играла музыка, сверкали разноцветные лампочки, на фасаде здания ярко сияли цифры 1963-1964, люди с визгом и хохотом катались с установленной прямо у памятника Ленину деревянной горки. Прокатился и я пару раз, пока дядя Вася курил в сторонке, покричал вместе с другими счастливчиками-ребятишками, которых было достаточно много, а потом вдруг всё кругом стихло, что-то затрещало в динамиках и хриплый мужской голос произнес: — Дорогие товарищи! До Нового года осталось ровно пять минут! Донеслась из динамиков песня «Пять минут, пять минут», тут же стихла, и начал дяденька в динамике говорить про то, каким счастливым был уходящий год, сколько чего накосили-надоили-намолотили, ещё что-то говорил, а я… А я, тогда ещё даже не очкарик, стоял и не мог себе представить, что меня ожидает впереди, в этой наступающей для меня жизни! Через девять месяцев я пойду в первый класс, где на первом же уроке меня определят в очкарики. И буду я носить эти очки всю свою жизнь, читать в них, играть в футбол, в хоккеей и даже драться с пацанами. Родители намучаются их заказывать и выкупать чуть ли не каждый месяц. Потом будет десять лет школьного детства параллельно с музыкальной школой. И только сегодня я понимаю, что занятия музыкой тогда были для меня куда важнее моих многочисленных побед на математических олимпиадах – ненавистный баян будет кормить меня всю жизнь, а про синусы и тангенсы я забуду уже утром после выпускного. А через пятнадцать лет встречу я свою судьбу в лице самой красивой женщины и самой спокойной жены на Земле – Ирины. И проживём мы с ней ровно двадцать лет, день в день. Я так и не вспомню, когда она повышала на меня голос. Она так и уйдет молча. Похоронят её в годовщину нашей «фарфоровой» свадьбы, после чего я на десять лет выпаду из нормальной жизни и сумею каким-то чудом, уже в двадцать первом веке, подняться с самого настоящего дна. В течение жизни у стоящего сейчас на морозе пацанёнка Сашки будет немало и счастливых моментов. Это и слёзы на крыльце роддома под песню «Давай попробуем вернуть» в тот день, когда я стал отцом, и первые одиннадцать шагов моей маленькой дочки от торшера до телевизора, и невероятнейшее поступление в институт культуры (как мы тогда с Ириной прыгали и кричали у телефона, узнав результат экзаменов!), и творческие победы на конкурсах и фестивалях, и знаменитое Маслаченковское «Юра, я тебя умоляю!» (спорт всегда был в моей жизни), и откровенные ночные разговоры с отцом уже на финише жизни, и встреча с Ларисой на финишной прямой… И много-много ещё чего. Но всё это будет потом, а пока… Пока на дворе 1963-й год, папка ещё днём оторвал последний листок уходящего года от календаря-численника над нашим столом и повесил новый. И стою я сейчас, семилетний пацанёнок, слушаю звон курантов, доносящийся из динамиков на столбе площади перед Горкомом партии, щурюсь от яркого света сверкающих огней, и кажется мне, что сквозь перезвон курантов слышу я голос взрослого дяденьки с очень знакомой интонацией, шепчущий мне прямо в ухо в промежутках между ударами:… ОДИН… — Скажи здОрово, да, Сашка?… ДВА… — И таких Новогодних праздников в твоей жизни будет ещё много!… ТРИ… — Ты сейчас даже не догадываешься, как много всего интересного будет в твоей жизни!… ЧЕТЫРЕ… — Запоминай всё обязательно!… ПЯТЬ… — Потом книжку напишешь!… ШЕСТЬ… — Напишешь книжку, я-то знаю! Да не одну!… СЕМЬ… — Узнаёшь, кто с тобой говорит?… ВОСЕМЬ… — Это я! То есть, ты! То есть, я! Но взрослый.… ДЕВЯТЬ… — Александр Анатольевич теперь я!… ДЕСЯТЬ!.. — С Новым годом тебя, парень!… ОДИННАДЦАТЬ!.. — Загадывай желание! Скорей, ну!… ДВЕНАДЦАТЬ!!!.. — До встречи, Сашка, в 2025-м году! Первые минуты нового 1964 года. Я, маленький пацанёнок, кручу головёнкой по сторонам, пытаясь понять, откуда доносится такой знакомый голос… * * * Последние минуты 2024 года. Я, большой и взрослый мужик, пишу эти строки, утирая невольно выступившие слёзы. Прости меня, маленький Сашка! Прости за всё, что я в твоей жизни сделал не так! Александр Волков

Валентина, спасибо!

Добрый день!

Приятного   вечера, друзья! Отличного настроения!