КОНТУЖЕННЫЙВ районную больницу из отдалённой деревни привезли непонятного больного. Опухший, небритый мужчина лет тридцати непрерывно тряс головой, мычал, лицо его то и дело искажала судорожная гримаса.Осматривавший его невропатолог Ольхов, мужчина пожилой и видавший виды, после некоторых раздумий веско изрёк:— Контузия, не иначе…Скоро наша славная медицина, в лице персонала районной больницы устранила дефекты в координации движений, речевых функциях Серафимского Петра — так звали пострадавшего. И он поведал историю своей злополучной контузии.Жена механизатора Серафимского, доярка Полина, поступила на заочное отделение сельхозтехникума. Когда она уехала на первую сессию, он затосковал. Детей у них, к сожалению, не было, из личного хозяйства — только крохотный огородик да беспородный пёс Греф. После работы Серафимскому заняться было нечем. И он, ранее в загулах незамеченный, вдруг запил. Хлестал всё подряд — водку, «бормотуху», самогонку. Деньги у него кончились быстро. И тогда Серафимский стал варить брагу.Этим зельем он заполнил две имеющихся у него огромных бутыли из-под кислоты для заправки аккумуляторов. Ёмкости с бродившей брагой он спрятал подальше от случайных глаз, в спальне. В тот злополучный день Серафимский, напившись браги, рано завалился спать. Проснулся глубокой ночью от жажды, дикой головной боли и каких-то непонятных звуков. Он приподнял всклоченную голову с подушки и замер. В полосе лунного света, падавшего из окна, из-за спинки кровати на Петра смотрела чёрная рогатая голова.Она угрожающе шипела, бормотала и покачивалась туда-сюда. Серафимский крепко зажмурил глаза, потряс головой. Однако жуткая голова не исчезла. Напротив, она как будто увеличилась, а рожки нацеливались на Петра. Чудовище издавало клокотание, как бы сдерживая в своей глотке рычание, и вдруг резко склонилось к ногам Серафимского.Серафимский взревел дурным голосом. Тело его неожиданно приобрело невесомость, и он вылетел из кровати на кухню как пушинка. Нашарив на столе нож — дело-то ведь принимало скверный оборот, и надо было защищаться, — он прыгнул с отвагой обреченного к чудовищу и полоснул его лезвием. Что-то оглушительно бабахнуло, Серафимского обдало теплой, пахучей жидкостью, и он потерял сознание… Петра, лежащим без чувств в луже браги, обнаружил его сосед.С горловины посудины свисали лохмотья черной резиновой диэлектрической перчатки. Её Серафимский дня три назад надел на бутыль и перевязал бечевой — чтобы брага лучше бродила. Перчатка-то и сыграла с ним злую шутку, раздувшись от забродившего пойла до невероятных размеров.Серафимский скоро выписался и уехал домой. Пить он бросил. А острые на язык односельчане приклеили Серафимскому обидное прозвище «Контуженный». Она заменила ему надолго — возможно, до конца жизни, — и имя, и фамилию. И с этим ничего уже нельзя было поделать…

Моня и Роза заходят в автобус, а там кондуктор. Моня его спрашивает:

– Простите, а депутатам надо оплачивать проезд?

– Не надо.

После того, как кондуктор уходит, Роза говорит Моне:

– Моня, но ты же не депутат!

– Ну и шо с того? Уже и спросить нельзя?

***

– Лев Маркович, почему вы не уехали в Израиль?

– А зачем? Мне и здесь плохо.

***

Одесса. Туристу не понравился воздух. Он останавливает первого встречного и спрашивает:

– Послушайте, как вы дышите этим ужасным воздухом?!

– А мы им не затягиваемся.

Абрам идёт по Одессе и несёт под мышками два арбуза. К нему обращается турист.

– Простите, не подскажете, как мне найти Привоз?

Абрам протягивает ему арбузы и просит подержать. Турист берёт арбузы. Абрам разводит свободными руками в разные стороны и говорит:

– Не знаю.

***

– Исаак Львович, а вы знаете, что ваша жена спит с Цукерманом?

– Ой вей, я вас умоляю, один разок вздремнула, и уже прям спит!

Фима, от Ваших комплиментов и поцелуев у меня голова идёт кругом. — Значит, надо прилечь, Сарочка!