— Загадка. Если в 12 ночи идет дождь, то можно ли предположить, что через 72 часа будет солнечная погода?

— Можно.

— Ха, неправильно. Через 72 часа будет тоже полночь, солнца не будет.

— Чувак, все может. Ты у нас в Мурманске не жил.

---

Да и чорт с вами, рассаживайтесь кто где. Только тихо штоб! Кто гвалтеть наперебой будет или кнопки жать без надобности, того дедка Сталин к себе заберет и жарить будет на сковородке.

У прадеда моего 15 детей было, ну, там по младенчеству трое Богу душу отдали, с такой скорострельностью где прабабушке сил-то было набраться. Отопление печное, освещение свечное, всех-то и затей — перину мять. Интернетов не было, да только от перьев для письма на стило железное перешли, а гуси остались, так по двору и ходили, на 1-й Мещанской, сейчас проспект Мира, ага, — переулок вселенной… не об том речь, конечно.

Дядя Боря младшеньким был из детей, не светило ему ничего, болезным рос, то парша, то золотуха… Пока его телега не переехала поперек, да кто б и знал. Плотник и домовинку сосновую собрал было, батюшка причастил раба божьего, ан нет — выжил Борис, сын Сергеев, здоровье к нему вернулось, да и дар снизошел, вернее даже два.

Первый — он музыке стал очень потворный, без грамоты нотной, к 12 годам на всем играл, что в руки давали. Семья мещанская была, но прадед преуспевать начал, старшим продавцом по обуви в Мюр и Мерилизе стал, выезд свой по службе полагался — Борьке аж пианино купили, вся округа во дворе собиралась — инструмент во двор выносили, и там родственник мой стародавний концерты выдавал, ага. Собой неказист выдался — всю красота с силой допрежь рожденным достались, но талант помогал. Второй дар тоже с музыкой связан был, тока с нутряной. То ли колесо там в животе чего нарушило, то ли судьбой так выпало, но дядя Боря, в возраст войдя, таких рулад наладить мог, что во всей округе соловья нашего знали.

Надоть дальше, нет? Ну так не ерзайте, привыкли в тиктоках своих нужду справлять за пять секунд, как мухи какие, а рассказ — он терпения и подробностей требует.

Только рулады у Бори, как бы правильнее сказать, ну высокохудожественные. Короче, пердел Дядя Боря на все лады, но не сумбурно, а очень даже и музыкально. Говаривали, он за пару часов до выступления воздух глотал особенным образом, да кто ж сейчас вспомнит толком, — пропал секрет, как у Страдивари. Работать Боря и не собирался — танцы, свадьбы, прям как лабух сейчас, или пива пойдет выпить и на спор Кармен — сюиту задницей высвистит. У народа радостей немного было, а тут и культура вроде, и смешно. Все б хорошо, но на каком-то торжестве Борис Сергеевич исполнил частушки под балалайку и естество свое, а кто-то стуканул. Приняли было Борю, да отступились — следователи, как суровы не были, а от таланта такого смеялись до слез… Выпустили, с условием трудоустроиться немедленно.

Второго звонка Борис ждать не стал, перешел через дорогу и устроился на завод Калибр, чтобы далеко не ходить. Взяли его учеником то ли токаря, то ли фрезеровщика, разряд дали, как не дать. Время-то послевоенное, и музыканты на что годятся. Но ведь дар божий или тележный — в себе не удержишь, да и Жить стало лучше, жить стало веселее — никто не отменял, а веселье там через край, ага. Поставили дядю самодеятельностью руководить, он и оркестр собрал, и пианино перевез родовое, хор женский еще создал, по этой части у нас с веков так, у мужчин, естественно. Женщины в семье, они хоть и умные, но хозяйственные очень, а мужики, ну а что — природа… против нее никуда, да… Да не об этом сейчас...

В 1952 году Калибр 20 лет основания справлял — ясен пень, что концерт за год готовить начали, герой наш вторым человеком на заводе стал, — декорации, инструменты, все дела, хор опять же, пирамиды всякие из барышень в трусах-буфф, чего ж не жить? Сыром в масле Боря катался — чего не скажет, — все ему подадут...

Чествовать завод приехал Никита Сергеевич, да не Михалков, дебилы, — тому семь лет было еще, нахрен он тут в этой истории? Хрущев приехал — должность, как у Собянина сейчас, значимая. Концерт прошел преотлично — пели, плясали, дядька конферансил, фокусы всякие политические показывал. Фокусы были хреновые, но составляющая впечатлила. Делегация была довольна, и перешла в актовый зал, за накрытые столы. Женский хор Никита Сергеевич попросил соприсутствовать, чисто для песни, ага. Дядя, не евший с утра из-за хлопот, точил все подряд за дальним столом, крестясь не по-советски, что прокатило… Но колесо из детства стало колесом Сансары...

Гости не стеснялись в выпивке и еде, сами голосили песни и кто-то уже шарил за шторами хористок. Боря налегал на еду и Цимлянское, не подозревая, что случится через несколько минут...

Ну и? — Не нукай, не запряг еще.

Наевшийся и напившийся Хрущев спросил директора, сидящего одесную, — и кто ж у вас тут праздник такой нам устроил? — Я, товарищ Никита Сергеевич! — Да неужели? Ну тогда пой и играй, чтоб весело! Быстро! — Ну, — не в смысле я, а в смысле мы… — Хули ты мычишь? Партиец? — Ну да, с… — Бывший!

Тут зам по общим вопросам ужом влез, — есть у нас уникальный человек, такое вытворяет! — Чего ж такого, что б я не видел? — А он..- и на ушко Никите Сергеевичу… — Да ну? — Точно, сам слышал. — Давай его сюда!

Дядю довольно бесцеремонно выдернули из-за стола и поставили под светлы очи первого секретаря МК ВКП(б). — Твоя работа? — Ага!

Дядя тоже хорошо выпил, и сам чорт ему был не брат. — Тут говорят, пердеть музыкально умеешь? — Умею! — Врешь поди? — Да умею немного...- Дядя пыл смирил, дошло до него… — Немного и я смогу! Где тут директор?

Подвели директора, бледного, как смерть...

Если твой затейник выпердит — дашь ему квартиру! Женат? — Нет пока. — Однокомнатную. — А если нет — голов вам не сносить.

Заводские смотрели на Борю пламенными коммунистическими взглядами.

— А что ж сыграть-то? — спросил дядя. — Гимн Советского Союза! — Не могу этим местом похабить. — Ты сейчас кого перед собой видишь? Это приказ! Пой, мать твою, то есть бзди по нотам!

Дядя поерзал телом, встал во фрунт и довольно бойко задудел природным инструментом. Хрущев удивился и даже склонил ухо к источнику звука, не шельмует ли? Нет, дядины ветры хоть и не звенели из-за наличия порток, но исходили из заявленного места. Московский обком подтянул словами, и на лице Хрущева стала растягиваться довольная улыбка, но...

В оконцовке второго куплета, на словах: На труд и на подвиги нас вдохновил!, — дядя переборщил… Все съеденное и выпитое повалило естественным путем, когда он прибавил напор. Обосрался, короче… в одном шаге от руководства. Дядю отвели. Сначала доделать и вымыться, а потом в воронок. Директор завода хотел застрелиться, но не было из чего… Тут же подлетел заместитель, — Никита Сергеевич, это чуждый нам элемент, из мещан, да и вообще… Над головой дяди повисли 10 лет. — Директор! — громыхнул Хрущев, — помнишь договор? — Да, да… — директор начал выкладывать на стол документы… — Квартиру дать ему! — А? — «уй на! — Так он же… — Это ничего, что не допел, зато от усердия за Родину обосрался! Ты вот сейчас в штаны тоже серешь, но без гордости за страну, а от страха.

Никого, короче не наказали, а дяде Боре однушку и впрямь дали, на Кибальчича. В ней он и умер, спустя много-много лет, веселым и талантливым человеком.

История абсолютно правдивая, чем и ценна, да вам все пофигу, что ни расскажи. Все одно — не поверите, а зря...

© Альбертыч.